Проходчики. Всем смертям назло...

Телефон с ножным управлением изобрели и изготовили комсомольцы завода имени Ленина под руководством своего боевого комсорга Лени Колосова.

— Кто у телефона? — прорезался голос в трубке.

— Титов.

— Здравствуйте, Владислав Андреевич!

— Здравствуйте.

— С вами говорит сотрудник «Литературной газеты» Мар Наум Иосифович, Как погода в городе?

— Что?

— Погода как, спрашиваю?

— Ничего погода. Хорошая погода.

— Тепло?

— Что?

— Тепло?

— Тепло. Без рубахи… то есть в рубашке ходить можно.

— Что вы говорите!

— Честное слово, можно…

— Вот такое дело, Владислав Андреевич… Мне поручено взять у вас интервью.

— Зачем?

— Видите ли… Читатель проявляет интерес к вашему творчеству и к вам как к писателю.

— Я еще не писатель.

— Это дело времени. И газета должна откликнуться, так сказать. Вы никуда не собираетесь уезжать?

— Нет.

— Вот и отлично. Тогда я с вашего позволения приеду к вам и задам несколько вопросов.

— Пожалуйста.

— Спасибо. Всего вам доброго.

Трубка щелкнула и умолкла. «О чем же это он собирается меня спрашивать? Интерес… Какой интерес? Борис Николаевич в послесловии уж так расписал… Куда больше! Всем все ясно. Корреспондент-то на квартиру, наверное, приедет. Боже мой! А у нас-то ни мебели, ни ковров. Вот опростоволосимся перед столичным человеком. Ковер придется у тети Гали занять. Тот, с оленями. Вид хоть покультурней будет».

…В комнату быстро вошел небольшого роста, с белой, как лунь, головой человек и, широко улыбнувшись, чуть хрипловатым голосом сказал:

— Ну и жарища у вас в Ворошиловграде! Как в тропиках! А в Москве еще снег лежит.

— Да ну?.. — удивился я, будто услышал о том, что Земля начала вращаться в обратную сторону.

— Что за адская машина? — спросил он, подойдя к электрической зажигалке.

— Леня Колосов… то есть его комсомольцы сделали, чтоб прикуривать. Ногой на кнопку, вот так, нажимаю, спираль накаляется, и — прикуривай.

— Ух ты! — удивился корреспондент и опять приветливо улыбнулся. — А без этой штуки как прикуривал?

— А вот так. — Я взял губами коробку, вытряс из нее на стол несколько спичек, зажал одну зубами и чиркнул о коробку. Горящую положил на край стола, взял сигарету и прикурил. При посторонних людях я никогда не пользуюсь этим способом, а тут будто кто-то подтолкнул, и получилось все быстро, даже с долей лихачества.

— Ну да! — удивленно сказал он и достал блокнот.

Мы провели с ним вместе несколько дней. Говорили о жизни, о литературе, о книгах, поэзии и прозе, о встречах и друзьях, о былом и планах на будущее. Вначале меня смущал его блокнот, в котором он что-то быстро-быстро строчил, а потом перестал замечать его, и беседы текли легко, свободно, как разговор двух давно знакомых людей. И в конце наших встреч я уже с недовольством смотрел на рогатых тети Галиных оленей, набычившихся со стены, будто пригласил их затем, чтобы они поддели ветвистыми рогами этого милого, приветливого человека. Зря я занимал ковер!

Потом он уехал в Москву, и через несколько дней в «Литературной газете» появилась большая статья со смутившим меня заголовком «След на земле». В самом начале статьи был дан мой подробный домашний адрес и, более того, номер квартирного телефона, того самого, что на ножном управлении. На другой же день мой тихий, ненадоедливый аппарат превратился в настоящего соловья-разбойника. Он звонил не переставая. Люди интересовались моим самочувствием и здоровьем, моими планами и проблемами, спрашивали, сколько лет мне, жене и дочке, где мои родители и далеко ли от меня живет теща, приглашали выступить и просились на прием ко мне, жаловались, что не могут получить квартиру, и делились радостью, что квартиру получили в центре с лифтом и мусоропроводом, приглашали на свадьбы, дни рождения, рассказывали полные драматизма истории (может, роман напишешь!) и предлагали тетради с дневниковыми записями, просили написать ходатайство о помиловании и требовали дописать повесть «Всем смертям назло…» до логического конца. Предлагали помощь, любовь, дружбу и даже руку и сердце. На другой день, после того как густой трагический бас предложил мне написать в соавторстве с ним трилогию о возмужавших юношах, я взвыл.

— Может, отключим? — осторожно предложила Рита.

— А если по делу… Москва или еще что.

И аппарат продолжал заливаться, как церковный колокол, созывающий к обедне. Прощай, спокойная работа! Он не давал не только сесть за стол, сосредоточиться и писать, но и отдохнуть, пообедать. Во мне назревало что-то непонятное. Надо было искать выход из создавшегося положения. Шахтеры — народ находчивый. Мне тоже хочется отнести себя к этой категории людей, и я тоже нашелся.

— Танечка, выручай! — подозвал я к себе дочь. — Будет звонить рот этот разбойник, ты поднимай трубочку и говори, что папы нет дома.

Она подняла на меня свои голубые глазенки и даже поперхнулась от удивления.

— Я понимаю, наверное, у тебя очень плохой папа, я заставляю тебя обманывать, но пойми, доченька, мне надо работать, писать, а он не дает.

— Но ведь ты же дома!

— Да, Танечка, я буду сидеть вот за этим столом, буду писать или читать, но ты говори, что меня нет, я уехал как будто, ушел…