Проходчики. Всем смертям назло...

— Погоди, Витя, — попросил Михеичев — и к Сергею Сергеевичу: — За всю историю проходки этот штрек ни разу не обваливался…

— Хотите исправить историю? Бремсберг тоже ни разу не валился. А что получилось? Можете вы дать стопроцентную гарантию, что здесь ничего не случится?

— Этого гарантировать никто не может, потому как шахта…

— Значит, знали и намеренно шли на злостное нарушение?

— Поймите же, Сергей Сергеевич, дорогой, скоростной график мы, слава богу, в воскресенье подогнали, в забое установился хороший ритм, а тут…. остановка… Дак это как жеребца… сначала разгорячили, а потом на всем скаку шенкеля ему до крови в губы.

— Не для себя стараемся, личной выгоды не ищем, — пожаловался Гайворонский, смекнув, что инцидент этот к славе проходчиков-скоростников ничего не прибавит, наоборот, приглушит ее.

— Там, на бугре, в мягких креслах занимаются головотяпством, а мы должны расхлебывать! — встрял Борис.

— Дербенев! Тебя кто посылал, кто просил лезть в незакрепленное пространство?! — Игнатов прожигал его лучом «надзорки».

— Я спустился в забой работать, а не клопов давить! — Борис тоже светил начальнику в лицо.

— Любой ценой, что ли? Пусть заваливается штрек, пусть останавливается лава, а ты все равно будешь заколачивать деньгу? — вкрадчиво спросил Игнатов.

— Не в этом вопрос, Сергей Сергеевич, — предупреждая возможный взрыв страстей, заговорил Михеичев. — Ради общего дела…

— Ради дела как раз не надо нарушать ПБ. Стыдно, Петр Васильевич! Не ожидал я от вас таких фортелей.

Игнатов чувствовал свою непререкаемую правоту, успокоился, говорил теперь умеренным голосом. С кровли капала вода, забой присмирел и этой тишиной действительно походил на взмыленного жеребца, которого остановила после долгой гонки властная рука седока. Из лавы по штреку ползло завывание работающего комплекса, упругий гул моторов, дробный стук вагонеток. В забое осела пыль, серым слоем покрыла умолкнувшие колонки, штанги и слегка дымилась от струи вентилятора.

— Сунуть палку в буксующие колеса — дело несложное, — съязвил Борис.

— Замолчи! — прикрикнул на него Михеичев. — Виноват, Сергей Сергеевич. Бес попутал, виноват… Больше такого не повторится. Честное слово даю.

— Укройтесь в безопасном месте и ждите арки. Производство работ запрещаю. — Игнатов подошел к пускателю колонковых сверл, резким движением отключил и опломбировал. — За самовольное снятие пломб — уголовная ответственность. Включите только по моему личному разрешению, когда закрепите забой. За нарушение ПБ бригадир понесет наказание. — Он повернулся и ушел.

— Сергей Сергеевич! — метнулся вслед Виктор. — Петр Васильевич не виноват.

— Все! — отмахнулся Игнатов.

— Вот тебе, бабуся, и пышки с медом… — Вадим сел и ударил кулаком по колену.

Расчетная скорость подвигания лавы оказалась неверной. Комплекс превзошел все ожидания. Он вгрызался в грудь забоя с такой скоростью, что поедал пространство штрека не по дням, а по часам. Гром сражения за уголь уже отчетливо слышался в притихшем забое и днем и ночью.

Откаточный штрек, который в крепких известняках пробивала бригада Михеичева, прижатый лавой, все чаще испытывал недостаток порожних вагонов, затоптался на месте, скорости проходки явно недоставало. Лава неумолимо подпирала. В штреке все меньше и меньше умещалось порожняка. В первую очередь это сказывалось на работе комплекса. Уголь грузить стало не во что. Еще неделя — и Первая западная лава вновь окажется в прорыве. Гром не грянул, но от сводок горных мастеров попахивало грозой.

Плотников не находил, себе места. Надо было принимать срочные меры, чтобы оторваться от комплекса метров на сто — сто двадцать. Иначе неизбежна остановка лавы с вытекающими отсюда последствиями.

Инженеры ломали головы, протирали кресла, прокуривали кабинеты, балдели от бесчисленных заседаний, но дело не двигалось с места. Сходились на одном: угледобывающий комплекс действительно хорошая машина, но в наших условиях при прямой отработке шахтного поля он не подходит. Вот если бы его запустить при обратном способе, ему бы цены не было. Штреки нарезаны в самом начале разработки, загоняй эту махину и качай уголек сколько влезет. Откаточных выработок впереди сотни километров.

Каждый молча решал: лаву нужно временно остановить и всеми силами загнать штрек как можно дальше. Высказывать вслух эту мысль было страшно.

Тропинин тоже что-то чертил, считал, бегал за советами к Петру Васильевичу, что-то доказывал, спорил, потом надолго умолкал, думал.

«Пройти сто пятьдесят метров штрека да по таким породам! Такого не только на шахте, в комбинате не было».

— Рванем рекорд, а, братцы? — горячился в общежитии Витька. — Чем мы хуже других? Вон на пять-бис — по семьсот метров проходят!

— Дурень, там же сланец, — умерил его пыл Вадим. — Его можно лопатой, как глину, брать. Порожняк успевай подавать.

— Но надо же что-то предпринимать, — не унимался Тропинин.

— Начальство пусть думает. Им деньги за это платят и прогрессивку начисляют. Наше дело телячье, бери больше, кидай дальше, — вставил Борис.