Проходчики. Всем смертям назло...

— Не пойму я вас, ребята… — Кульков опять пригорюнился. — Шире надо на вещи смотреть. Шире. Не жить только сегодняшним днем. Это понятно: лава остановится, план шахта не даст. Премии, прогрессивки и прочее… Не корень жизни разве тут? Главное разве в этом? Люди… — он ткнул пальцем в потолок. — Вот наша основная забота! Есть ведь у нас еще отстающие, прогульщики, тунеядцы и другая всякая шваль. Вот этих людей надо воспитывать на примерах самоотверженного труда их сверстников, поднимать на уровень передовиков. А вам бы тихо, спокойно, без шума…

«Борис прав, — подумал Гайворонский. — Рекорд теперь заставят делать, а потом срежут расценки. И этот гусь прав. Вон на ОКРе каждый день прогулы, и зарплата по всему участку с гулькин нос от этого. Чего Витька боится шума? Доска Почета, газеты, фотографии…»

Он представил свой портрет на Доске у клуба и то, как девчата, проходя мимо, посматривают на него, о чем-то шепчутся, прихорашиваются на ходу, как перед зеркалом. Маринка, конечно, издеваться станет: «Маяк, передовик!» А сама бы этот портрет на стол к себе…

— Почему не уверены?! — Виктор встал. — Не уверены, не пришли бы…

— К вечеру соберем бюро, — Кульков встал, быстро потер руки. — Будет Клоков. Приглашаю всех комсомольцев вашего участка.

Под ногами хрустел снег, морозный воздух покалывал в носу, щипал за уши, с придорожных тополей пушистыми хлопьями слетал иней и белоснежными бугорками ложился на искрящуюся серебром дорогу. Ярая, пронзительная белизна полей, неба, деревьев до слез резала глаза и наполняла душу тихой радостью, будто на землю спустился праздник, торжество, не отмеченное ни событиями, ни датами, но заполнившее собой все окружающее пространство.

Друзья шли молча, выдувая ноздрями густые клубы пара. Морозная тишина висела окрест всего видимого, и казалось, что мир замер, затаил дыхание, любуясь и наслаждаясь величественным покоем природы. Из-за белой мглы порой выглядывало солнце, и тогда снежное безмолвие вспыхивало пучками серебряных искр, которые, рассыпаясь, катились по холмам и балкам, застревали в деревьях и, уходя к горизонту, заливали его бледно-фиолетовым светом.

Дальние терриконы, что высились в искрящейся дымке, походили на замерших в степи горбатых всадников в белых бурках и остроконечных темных папахах. Всадники курили, и дым от их трубок тек в вышину, подчеркивая девственную красоту раскинувшегося внизу мира. Откуда-то взялись вороны и черными драконами молча проплыли над головами шахтеров.

Виктор шел бок о бок с Вадимом и находился в каком-то сказочном сне наяву. В коридоре бытового комбината он нос к носу столкнулся с той черноглазой девушкой, которую повстречал прошедшей осенью на автобусной остановке. Виктор даже не успел растеряться, подумать что-либо, как она скользнула мимо, и ему показалось, уголки ее губ чуть-чуть, еле заметно, растянулись в приветливой или насмешливой улыбке. Он замер на месте, боясь оглянуться, потом крутнулся и опять увидел ее, спешно уходящую за дверь расчетного отдела.

«Что означает ее улыбка? Смеется надо мной?» Так думать не хотелось. «Нет, нет, лицо у девушки было приветливое. Неужели я нравлюсь ей?» А так думать было страшновато.

Он шагнул к двери, но тут же остановился и попятился назад, словно там, за этой белой дверью, находилась бездонная пропасть, в которую его могут толкнуть. Сердце у парня скакало и отчаянно рвалось в какую-то манящую и пугающую неизвестность.

— Ты чего к полу прирос? — Вадим потянул его за рукав и подозрительно оглянулся. — Может, это самое… гениальная идея настигла?

— Что? — очнулся тот.

— Да ты как стенка! Айда на улицу. Хватнем по глотку кислородика.

Кислорода было хоть отбавляй, но и он не мог утихомирить взбудораженного и разгоряченного Витьку. Снежная даль казалась бесконечной и, усыпанная крупными бриллиантами, вела в незнакомый, волшебный город, в котором живут такие красивые люди, как только что виденная им девушка. Иначе не может быть. Как она оказалась в их шахтерском поселке, какие дороги привели ее сюда? Что заставило расстаться с теми волшебными, хрустальными замками, в которых она родилась и жила? Нет, не может она жить среди невзрачных донецких степей с пыльными терриконами, среди Людей, занимающихся такой тяжелой и опасной работой. Она заглянула в их поселок на один миг, и вот в ее честь ликует природа, щемящими сердце аккордами скрипит под ногами снег и сияют бесчисленные бриллианты.

«Неужели это любовь?» — думает Витька, и ему отчего-то становится грустно, и сам себе он кажется бесконечно несчастным.

— Ну как? — спросил Вадим, и Витька вздрогнул от звука его голоса. — Кульков — парень-гвоздь! Только для этого гвоздя молоток поувесистей нужен. Чтобы в камень, как в масло, шел.

— Зря мы к нему пошли. — Виктор вздохнул, поднял воротник пальто. — Тихо, аккуратно попробовали бы сами. Не нравится мне шум-гром.