Читаем Проходчики. Всем смертям назло... полностью

— Это же не частная лавочка, а государственное дело, — возразил Вадим. — Пусть шумят, тебе-то что? Видели?.. Один звонок, и… штанги завтра будут. Оперативность везде нужна. В одиночку пока будем чухаться, комплекс на шею сядет. Почти сел. И скоростной график не помогает. Скоро и в лаве работы не будет, и у нас тоже…

— Все правильно, — согласился Виктор. — Но… не артисты мы, жонглеры какие-нибудь, и штрек не стадион. Проходчики мы. Рабочий класс!

— Да ладно, — Вадим, смеясь, махнул рукой. — Можно подумать, славы не любишь. Что у тебя, комплекс неполноценности, что ли? Выйдем из шахты, грудь колесом, улыбка девять на двенадцать до самых ушей, отбойные молотки из никелированной стали в руках сияют!

— Какие отбойные молотки! Их лет десять как в помине нет.

— Неважно. Дадут. По такому случаю все достанут. И цветы под ноги охапками — хрясь, хрясь! А по бокам пионеры. Тут Клоков с медалью, нет — с орденом. Ляп на грудь! Это вам, Тропинин, за геройский труд!

— Изувечу! — взревел Витька, схватил ком снега, запустил им в Вадима.

Тот ловко увернулся и, расставив руки, медведем двинулся на Витьку. Хохоча и подпрыгивая, они сцепились крест-накрест, как заправские силачи, вздымая снег, свалились в сугроб. Вадим, оседлав Витьку, усердно пихал ему за воротник пригоршни колючего снега. Изловчившись, Витька тоже сыпанул Вадиму в лицо горсть снега и, воспользовавшись замешательством, сбросил его с себя: обнявшись, они покатились по сугробу…

Далеко впереди показались два лыжника. Передний был небольшого роста, шел мелкими быстрыми шажками, но продвигался медленно, будто буксовал на одном месте. Фигура другого лыжника плохо просматривалась, он отставал, и тогда был виден его неуверенный, оскользающийся шаг и неуклюжая стойка.

— Учатся, — сказал Виктор.

— Когут, с кем-то уединяется, — уточнил Вадим.

— Зачем ему от людей прятаться?

— Значит, есть причина. Нужно регулярно слушать шахтерские известия.

— Сплетнями не интересуюсь.

— В каждой сплетне есть доля правды! — глубокомысленно изрек Вадим.

Витька с сомнением покачал головой. Лыжники заворачивали в сторону посадки.

…Общее собрание Первого западного участка, разрабатывающего нижний горизонт, было коротким, но шумным. Идея скоростной проходки штрека, этой главной магистрали, по которой шла добыча угля со всего участка, пришлась по душе как рабочим лавы, так и руководству. Угроза остановки комплекса отступала как кошмарный призрак только что виденного сна.

Иван Емельянович немного успокоился. Важно попыхивал своей вонючей сигаретой, согласно кивал головой выступающим с трибуны шахтерам. «Молодцы ребята! Вот это деловой разговор».

Кульков сидел за столом президиума бок о бок с Плотниковым и устало вытирал пот со лба. По поручению Клокова, он только что выступил, произнес толковую речь и еще целиком был там, на трибуне, лицом к лицу с шахтерами.

«Главное — поднять народ на большие дела, пробудить инициативу, энтузиазм — и дело будет сделано. Наш народ горы может свернуть, если его мобилизовать и направить. Нет, по старинке жить нельзя. Рекорд, если он удастся, встряхнет всех, покажет, на что каждый коллектив способен. Рекорд — это движущая сила технического прогресса. Сегодня — рекорд, завтра — норма трудовой жизни».

Собранием и своим выступлением, которое было проштудировано с Егором Петровичем, Кульков пока был доволен. Он сказал именно те слова, которые дошли до слушателей. Василий благодарил свою судьбу за эти минуты истинного вдохновения и был полностью уверен, что дело сделано, начало положено, рекорд будет! Ему даже стало немножечко жаль себя: призываешь, стараешься, а ради чего? Ему-то от этого нет никакой выгоды. Премии, прогрессивки получат другие, а он хлопочи, суетись, да и не все еще поймут это. Далеко не все.

С трибуны сошел Семаков и теперь пробирался между рядов к своему месту. Во время выступления волновался, много заикался и теперь был недоволен собой.

— Все ясно, товарищи? — Плотников раздавил окурок в пепельнице и встал. — Бригада Михеичева Петра Васильевича берет на себя обязательство пройти за календарный месяц двести пятьдесят погонных метров откаточного штрека. Рекорд шахты, так сказать. Партийная, комсомольская, профсоюзная организаций, так же как и руководство, горячо поддерживают этот почин и обещают всяческую помощь и содействие. Комсомол берет шефство над рекордом.

— Закавыка есть одна! — поднимаясь с места, задиристо выкрикнул Кошкарев. — Непонятно мне, откуда возьмем дополнительный порожняк, мать его крути, и те же арки? На скоростном графике пальцы обожгли, теперь нацелились носы обпалить. Он же, этот комплекс, прет, как «Жигули» по ровной дороге!

В нарядной стихло. Все повернулись в его сторону. Не ожидали такой прыти от Гаврилы. Плотников отмахнулся ладонью.

— Сядь, Кошкарев, тебе бы только побузить. На участке есть резервы. Изыщем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное