Читаем Проходчики. Всем смертям назло... полностью

— А ведь правда, братцы! — удивился Вадим. — Я такую пачку денег впервые в жизни в руках держал!

— И в последний… — огрызнулся Дутов. — Лиха беда начало. Сегодня премию украли, завтра расценки срежут.

— Как ты не поймешь, Ваня… — голос Петра Васильевича прозвучал мягко, почти ласково. — У других-то шахтеров, на других участках и семьи есть, и дети…

— У меня мои вот тут сидят! — тот постучал себе по шее.

— Лава новую технику осваивает, — включился Виктор. — И не только наша. Вся шахта помогает нам, в ущерб другим бригадам. А для чего? Для того чтобы завтра и в свои лавы затянуть комплексы. — Витька говорил Дутову, но убеждал самого себя. — И с меньшими сложностями и потерями, чем у нас.

— Мы уже достаточно потеряли, — Иван переходил на насмешливо-издевательский тон.

— Техническая революция в шахту прет, а ты ей подножки!.. — Бузы не получилось, Вадим принимал сторону Витьки, который всегда и во всем оказывался прав.

Они подходили к своему забою. Вереница вагонеток, загруженная породой в предыдущую смену, была подцеплена к порожняку, и расстояние от последнего вагона до забоя хоть и выглядело солидно, но Михеичева не очень устраивало. Метров десять — пятнадцать еще вырвать бы совсем не помешало. Пока все идет хорошо, а случись какой-нибудь затор в забое штрека — лава вновь не замедлит сесть на плечи. К графику скоростной проходки привыкли, не считали это чем-то выдающимся, воспринимали как трудное, но необходимое дело, штрек подвигался вперед, не снижая темпов. Колонковые сверла заменили буровыми станками, работа пошла еще спорее, шпуры пробуривались с большой скоростью. Только крепление кровли, укладку шпал и наращивание рельсов теперь уже двухколейной дороги по-прежнему приходилось делать вручную, тратя уйму времени и физического труда. Как раз этим злопротивным делом и предстояло заняться проходчикам.

Слева от ППМ поблескивала горка новеньких костылей, неподалеку аккуратно уложенным штабелем высились развинченные детали арок. Вместо привычных деревянных шпал у правых затяжек грузно серели железобетонные брусья. Это тоже было новшеством в их проходческой практике и, как всякое новое, вызывало подозрительный интерес.

Вадим подошел, пощупал ладонью влажный бетон, попробовал на вес. Брус был тяжелым. Он отпустил конец, новинка увесисто жмякнулась о такую же штуку. Парень вытер руки, покачал головой: «Ничего себе, дура! Пупок развяжется».

Михеичев слышал о том, что в шахту опустили новые шпалы, и теперь с любопытством разглядывал их.

Бригада готовилась к началу работы, спор как-то сам собой затих, и только Дутов громко сопел, резкими движениями сбрасывал самоспасатель, фляжку и кидал их на почву рядом с арками. Намерился снять спецовку и уже высвободил одну руку, но передумал и вновь накинул, застегнул пуговицы.

Петр Васильевич осмотрел кровлю, вид нависших серых глыб ему чем-то не понравился, он взял клевак, постучал по изломам породы и, успокоившись, распределил работу. Гайворонский с Дутовым должны были наращивать рельсы, а сам бригадир с помощью Тропинина принялся за арки. Крепление выработки он считал делом наиважнейшим и потому операцию эту всегда производил сам, призывая на помощь самого сообразительного и старательного напарника.

Всю оставшуюся злость Дутов обрушил теперь на неподатливые, увесистые шпалы. Работал он ловко, залихватски кляня и того, кто придумал эти «чушки», и тех, кому пришла в голову сумасбродная мысль опустить их в шахту, и Вадима — за то, что взопрел, то и дело вытирает пот, — и всех и вся.

Первая же канавка под шпалу оказалась мелкой, ее долго пришлось обхаживать клеваками, пока железобетонная «дура» не легла в нее надежно и удобно. Иван и сам взмок, как скаковая лошадь, скинул робу, потом футбольную майку, поблескивал еще не успевшей измазаться спиной. К концу смены она покроется пылью, обильно смочится потом, заблестит дегтем, и Петру Васильевичу придется немало потрудиться, помогая смыть въевшуюся в поры черноту.

Вадим работал молча, не тратил силы на ненужные разговоры. Пот застилал ему глаза, но в голове с приятной ленцой текли мысли о том, что наконец-то на этой неделе у них с Витькой все вечера свободны и можно будет сходить на танцы, в кино, поблукать с гитарой по поселку, поиграть с Настенькой. Воспоминания о Насте освежили душу Вадима, будто в этой сырой, удушливой атмосфере штрека повеяло чистым, прохладным ветерком. Из-под клевака густо сыпала порода, а в глазах у парня стояла лукаво улыбающаяся мордашка Насти, тоненько звенел голосок.

«Вадик, а почему снег летит вниз, а не вверх? Вадик, а почему ты Вадик, а дядя Витя — дядя Витя?»

«Настенька, мы же договорились с тобой, что никакие мы не дяди — просто Витя, Вадик, Боря. Ты наша младшая сестренка».

Девчушка хлопает глазенками, ничего не может понять.

«А Даша кто?»

«Дарью Степановну ты можешь называть тетей Дашей».

«А почему?»

Вадим вспомнил о непрекращающейся войне между комендантшей и их комнатой, нахмурил лоб.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное