Проходящий сквозь стены

Игроки Олимпийского союза прибыли в субботу вечером, и, несмотря на старания доктора Дюлатра, их приезд остался почти незамеченным. В гостинице они поужинали, поиграли в белот и в 22 часа легли спать. В воскресенье утром в сопровождении секретаря-казначея «Спортинга» они осмотрели достопримечательности города, затем отправились побродить по улицам самостоятельно. Горожане слегка обижались, замечая, с каким снисходительным и дурашливым видом они разглядывали все вокруг.

Тем временем в 9 часов утра гимнасты в количестве 99 человек строем покинули гимнастический зал — колонной по трое. Впереди, открывая шествие, двигался до поры молчавший духовой оркестр; за ним следовал знаменосец с зачехленным знаменем. Далее шли 18 девочек, возглавляемых своим тренером, за ними — старшая секция в количестве 14 человек. Гимнасты-мужчины, коих насчитывалось 49 человек, тоже были поделены на секции: взрослые, подростки и замыкающие шествие дети. Выйдя на Почтовую площадь, секции развернулись в шеренгу, лицом к дому генерального советника и позади духового оркестра, маршировавшего на месте. Окаймленное золотой бахромой знамя было расчехлено, и, когда месье Лабедульер появился на балконе, горнисты протрубили «Равнение на знамя!». Тотчас же со всех соседних улиц люди сбежались на площадь и запрудили тротуары. Месье Лабедульер, предусмотрительно взявший с собой цилиндр, несколько раз приветствовал публику, а когда горнисты заиграли снова, некоторые из присутствовавших принялись напевать. Праздник обещал быть великолепным. Советник произнес краткую речь, гимнасты перестроились в походный порядок, и шествие началось.

Духовой оркестр играл так вдохновенно и виртуозно, что у зрителей по телу бегали мурашки. В который уже раз происходило чудо. Слушая эту бравурную музыку, каждый чувствовал, как им овладевает боевой задор, и ему не терпелось отдать всего себя какому-нибудь благородному делу. Люди самые добродушные, самые робкие, которые обычно позволяли своим домашним и друзьям ездить на себе верхом, с радостью думали о том, как они отплатят обидчикам; им чудилось, что они слышат какой-то чудесный клич или другой какой сигнал, зовущий раз и навсегда покончить с постоянными унижениями. Улизнувшие из дома мужья, чьи жены считали каждый сантим и контролировали каждый шаг своих благоверных, шепотом клялись друг другу, что выпьют две порции аперитива. Очарованные зрелищем медных труб и форменной одежды, жители Касталена ощущали, как в их сердцах вспыхивает пылкая любовь к «Надежде». Звуки фанфар, чеканный шаг, мускулистые тела взрослых гимнастов, милые личики и точеные ножки девочек, обтянутые черным трикотажем груди взрослых гимнасток и даже само присутствие толпы создавали атмосферу какого-то смутного волнения, нежности и воинственности одновременно. Это чувствовали все — и мужчины, и женщины, и дети. Всем хотелось кому-то прокричать «Долой!» и чему-то «Да здравствует!». Эта отчаянная потребность обожать как-то сама собой сосредоточилась на цилиндре Лабедульера и на нем самом. Кандидат от радикал-социалистов казался существом прекрасным, героем, которого желали превознести еще больше, отдав ему место генерального советника. Настроения касталенцев клонились влево, под влиянием любящего сердца и воинственной поступи. Самые искушенные из консерваторов еле сдерживались, чтобы не поддаться наваждению, и с тревогой поглядывали на трехцветное знамя «Надежды», складки которого не отгоняли бесов левизны. Вольнодумцы, скептики, не верившие ни в партии, ни в демократию, пытались посмеиваться, но все равно подхватывали патриотические песни, и, сами того не желая, они сливались с толпой в общей любви к фанфарам, униформе, войне, миру, цилиндрам, трехцветным знаменам и светскому государству.

В шествии были и волнующие эпизоды, и смешные и трогательные происшествия. Два пеших жандарма, которые делали обход вверенной им территории, встали по стойке «смирно», приветствуя знамя «Надежды». Публика возликовала, и, когда люди увидели, как месье Лабедульер сердечно пожимает руку этим скромным блюстителям порядка, они встретили этот жест грандиозной овацией.

Потом, когда шла младшая группа, какая-то взволнованная мамаша попыталась догнать своего сына, мальчугана лет десяти, шедшего в середине колонны, глядя в затылок впереди идущему.

— Лулу, я принесла тебе куртку. Надень, а то замерзнешь!

Она бежала сбоку колонны, держа фланелевую куртку в вытянутой руке.

— Возьми куртку, говорю тебе.

Мальчик скривился, залился краской. Раздались смешки, но мать не отставала, и тогда, не поворачивая головы, он процедил сквозь зубы:

— Да заткнись же ты!

Ответ ребенка вызвал смех и умильные замечания взрослых, на что мать с гордостью заявила:

— Когда он среди своих, он никого знать не хочет… И отвечает прямо как маленький мужчина!