Проходящий сквозь стены

За последние пять лет Жосс бывал здесь не меньше трех раз и все же с трудом узнал дом сестры среди других аккуратных домиков тихого предместья провинциального городка. Он даже забыл, что его фасад между первым и вторым этажами украшает яркий карниз со светло-зелеными ромбами. Такси остановилось, Жосс вышел из машины, оглядел чистенький коттедж за витой оградой, откуда не доносилось ни звука, и впервые в жизни почувствовал нечто похожее на тоску одиночества. Шофер с мрачным видом принялся вытаскивать из багажника три металлических ящика с белой надписью прописными буквами: «Аджюдан[6] такой-то», — тут хранилось все имущество Жосса. Таксисту сразу не понравилось, что на выходе с вокзала к нему направился этот сухонький седой старичок в берете, какой носят баски, и с желтой ленточкой в петлице; он почуял в нем кадрового офицера и возненавидел всем своим антивоенным существом. Металлические ящики окончательно убедили его в собственной правоте.

Жосс попробовал открыть железную калитку, однако убедился, что она заперта. Он обернулся к шоферу, который как раз выставил на тротуар улицы Аристид-Бриан третий ящик, и сказал ему резким повелительным тоном, сердито сдвинув брови, будто именно он виноват в постигшем Жосса разочаровании:

— Никого нет дома? Что это значит?

— Не мое дело, — высокомерно оборвал его тот.

— Сколько я вам должен?

На счетчике набежало семь франков, еще три водитель потребовал за помощь с багажом. Жосс заплатил без возражений и прибавил десять су на чай. Шофер пронзил его гневным взглядом, презрительно поджал губы, сунул деньги в карман без слова благодарности, плюнул в сторону ограды, сел в машину и уехал. Жосс взглянул на циферблат наручных часов. Почти пять вечера. Низкие свинцовые облака, холодный пронизывающий ветер — все предвещало приближение зимы. Безлюдная улочка предместья ближе к городу была по обе стороны застроена внушительными доходными домами, за ними следовали небольшие изящные, но довольно однообразные особнячки, а ниже, у железнодорожного переезда, лепились наспех сколоченные временные жилища бедных семей. Жосс стоял как вкопанный возле трех ящиков и слышал только завывание ветра в кронах деревьев; изредка ветер смолкал, и тогда доносился отдаленный пронзительный скрежет с лесопильни, что находилась за перекрестком, рядом с железной дорогой. Военная служба куда только не бросала Жосса: он исколесил всю Францию, Германию, побывал в Северной Африке, на Ближнем Востоке и ни разу не был поражен или растроган каким-либо пейзажем, а тут вдруг проникся печальным видом улицы, затосковал, пожалев, что согласился доживать свой век в унылой провинции, и даже ощутил разлитую в воздухе угрозу. Его чувства внезапно обострились, и он встревожился, усмотрев в этом пагубное влияние гражданской жизни, которая разлагает даже самых крепких, сильных, закаленных людей — настоящих мужчин, — какими он считал лишь профессиональных военных. Жосс вновь обернулся к калитке, заметил на одном из каменных столбов кнопку звонка и на всякий случай позвонил. В ответ сейчас же хлопнула дверь позади дома, послышался стук каблуков по бетонной дорожке, идущей вдоль фундамента. И перед ним появилась Валери, его родная сестра, в неизменном черном платье, долговязая, сухопарая, седая, гладко причесанная на прямой пробор, что едва ли могло смягчить резкие черты сурового лица. Она отчетливо произнесла холодным звучным голосом:

— С чего это ты нагрянул раньше времени? Ты должен был приехать завтра вечером.

— Я уже с четверть часа торчу у калитки. Что на тебя нашло, зачем на ключ запираться?

— На то есть свои причины. Неужели ты не мог предупредить, что приедешь раньше? Хотя бы из простейшей вежливости.

— Если не хочешь, чтобы я заночевал тут, отвори мне, будь добра. Мои вещи пылятся на мостовой.

Валери открыла калитку и окинула придирчивым взглядом три ящика.

— Тут все твои вещи?

Жосс поставил металлические ящики на крыльцо перед парадной дверью, а его сестра вошла в дом с черного хода и отперла ему. Смеркалось, в передней было темновато. Жосс не нашел выключателя и попросил Валери зажечь свет, но та возразила, что еще слишком рано и все отлично видно и так. Аджюдан вовсе не был расточительным, даже наоборот, но за тридцать шесть лет военной службы, само собой, не мог постичь всех тонкостей домашней экономии.

— Не хватало мне еще раскроить себе рожу на лестнице с этими ящиками! Включай немедленно, черт подери!

— Ладно-ладно, как скажешь. — Валери неохотно исполнила его просьбу. — Но, по-моему, ни к чему собирать у нас под окнами соседей богопротивными ругательствами. Ты больше не в казарме, так что изволь вести себя прилично.