Проходящий сквозь стены. Рассказы

Диоген затрепетал от непонятной Линолеону радости, схватил фонарь и ушел. На улице почти никого не было, он шел быстро, прижимая фонарь к ноге и следя, чтобы не погасло пламя, и скоро очутился на краю шумной людной площади. Народ кишмя кишел возле портиков и ярмарочных балаганов; торговцы громко расхваливали свой товар, ораторы взывали к рассудительности граждан, а те что-то кричали ораторам. Диоген радостно огляделся, убедился, что фонарь не погас, и, держа его прямо перед собой, зашагал через площадь. Но толпа была слишком густой. Никто не обращал внимания на его фонарь. Уже на выходе ему повстречался отряд городских стражников под предводительством офицера. Этих афинских стражей порядка набирали в Малой Скифии, и они говорили на диковинной смеси греческого языка и своего придунайского наречия. При виде Диогена с фонарем в вытянутой руке стражники перекинулись шуточками на своей тарабарщине и громко расхохотались, а офицер пожал плечами. Диоген же побагровел от ярости. Он дошел до перекрестка и, выкрикнув «Наемники — продажные шкуры! Долой солдатню!», юркнул за угол.

По лабиринту улиц и улочек он шел наугад, пока не увидел выходившего из какого-то дома архонта[2] в миртовом венке. Архонт узнал Диогена. Киник замедлил шаг, поднял фонарь еще выше и, притворяясь погруженным в думы, как бы ненароком задел сановника.

— Эй, Диоген! — окликнул его архонт. — Ты что, людей не замечаешь? И зачем, скажи на милость, тебе этот фонарь?

Диоген словно бы очнулся и проговорил:

— Я ищу человека.

— Да? Кого именно?

— Человека! — повторил Диоген.

— Забыл, что ли, на какой он улице живет? Так скажи, может, я тебе помогу…

— Да я же говорю, — Диоген начал терять терпение, — человека ищу!

— Ну да. Я понял, хотя все равно не возьму в толк, фонарь-то тебе на что?

Тут Диоген не выдержал, крепко обругал архонта и пошел прочь, сокрушаясь про себя, что у афинского должностного лица такие примитивные мозги. «Может, — подумал он, — хоть другим расскажет, а уж те поймут».

Не пройдя и ста шагов, он наткнулся на стоящую у порога жалкой лачуги уличную девку. Она была не из тех завидных дорогостоящих гетер, что пользуются всеобщим почетом и диктуют моду в одежде и философии. Приземистая, толстомясая, грузная не по годам, она походила на большинство афинских хозяек, чьи телеса подавляли в мужьях благое желание хранить супружескую верность.

— Куда это ты с фонарем, красавчик?

— Ищу человека, — машинально ответил Диоген.

— Надо же, вот и я ищу хоть кого-нибудь.

Девица жалостливо посмотрела на прохожего — в лохмотьях, с грязной бородой. И неуверенно предложила:

— Хочешь, пойдем со мной? Хотя… может, для тебя женщина — не тот человек… Мне-то мужчина нужен, но его поди найди. Кажется, их пруд пруди, а когда надо — ни одного, хоть тресни! Ну, как повезет, конечно… Может, с фонарем искать не так уж глупо. Помню, в Мегаре толстуха Пепсина тоже вешала перед своим домом фонарь…

Она трещала без умолку и, по рассеянности, все держала философа за руку. Диоген наконец дернулся, освободил руку и пошел дальше. Ему хотелось поскорее вырваться из паутины тесных закоулков, таких сумрачных, что свет фонаря лишь слегка рассеивал потемки.

Этот фонарь уже порядком осточертел кинику, он был бы рад погасить его или выкинуть куда подальше и на каждом шагу вздыхал:

— Первый раз решил положиться на умных людей и просчитался.

Чтобы попасть в более людный квартал, он свернул в зажатый между двумя рядами обшарпанных домов проход, где с трудом могли разойтись два пешехода. Все тут было завалено отбросами и нечистотами, так что Диогену приходилось ступать с осторожностью, держа фонарь у самой земли.

«Какая вонь, о боги, — думал он. — Я ищу человека и, похоже, уже напал на его след».

Наконец зловонная теснина осталась позади, Диоген вышел на широкую, обсаженную платанами дорогу, вдоль которой стояли скромные, но опрятные дома, портики, а между ними зеленели рощи. Тут царило мирное оживление, и в душе Диогена снова затеплилась надежда. Навстречу ему шли двое молодых мужчин. Оба красавцы, оба в изысканнейших нарядах. Под узкими туниками угадывалась затянутая в корсет из липовых дощечек талия, браслеты из золота и слоновой кости украшали обнаженные до плеча руки. Они томно ворковали, прильнув друг к другу, так что головы их, в венках из фиалок, соприкасались и крашеные белокурые локоны смешивались. Диоген двинулся прямо на них, демонстративно подняв фонарь, но они брезгливо отпрянули от него и дали пройти мимо.

— Ах, милый мой, что за мерзкий урод! Я весь дрожу — это грязное животное, кажется, меня задело!