Читаем Проходки за кулисы. Бурная жизнь с Дэвидом Боуи полностью

Кстати, это последний раз, когда я видела Кита. Несколько месяцев спустя он умер от передозировки чего-то, и это никого особенно не удивило. Не меня, во всяком случае. Я всегда считала, что он – не из бегунов на длинные дистанции, и мне всегда казалось ироничным, что именно его собрат по группе, Роджер Долтри, рожденный, чтобы выжить, спел ту строчку, по которой жил Мун: “I hope I die before I get old” [“Надеюсь умереть, прежде чем состарюсь.”]

Выход с Муновской сцены – налево, вход на Лед-Зеппелиновскую сцену – направо: бассейная в “Беверли Хилтон” чуть позже тем же днем, солнце едва вышло из полуденного зенита. Мы отдыхаем вместе с Ричардом Коулом и нашим другом Биффо во всей его СТП- и три-кружки-на-х..е-славе. Биффо принял от Ричарда должность директора секьюрити Зепов, для каковой роли был как нельзя лучше квалифицирован. Потом к нам присоединяется Роберт Плант – вокалист, которого я знала не очень хорошо, и которого (ошибочно) считала этакой блондинистой милашкой от группы.

Роберт – просто образец шарма и любезности, пока довольно трещит о том-о сем, и я нахожу его очень привлекательным. В основном, мы треплемся о том, что происходит сейчас в Лондоне (я только что приехала оттуда, а он был в штатовском турне, и это значило целые недели без крикета, а воскресенья – без “Ньюз оф зе Уорлд”). Короче, мило проводим время. Эта встреча имеет аромат, вообще типичный для моих встреч с парнями из британских групп: как будто я им тетя или сестра, или кто-то из их родного офиса, с кем можно поговорить на нормальном языке посреди всей этой заграничной непривычности. Мы болтаем о том, у кого сейчас новая песня на вершине чартов, о том, кто какие коленца отколол на прошлой неделе в “Бродягах”, и так далее.

Через некоторое время Биффо выходит, а потом возвращается и спрашивает у Роберта, не хочет ли он поговорить с кем-нибудь из девушек, которые пытаются к нему пробиться. Роберт протестует: “Нет-нет, не сейчас. Я разговариваю с Энджи.”

Биффо и Ричард Коул обмениваются вопросительными взглядами, но ничего не говорят. Тем не менее нетипичный характер следующего Робертовского действия они уже не могут проигнорировать.

“Ну, давай, Ричард, – говорит Роберт. – Что ты здесь торчишь? Приведи официантку, что ли!”

Ричард обалдело уставляется на него: “Прости, я не ослышался? Я правильно понял? Ты, кажется, хочешь ЗАКАЗАТЬ ЧТО-НИБУДЬ ВЫПИТЬ?”

Роберт притворяется, что не заметил иронии: в наших кругах это своего рода знаменитый факт – то, что он, как и шотландец Род Стюарт, и мой йоркширский муженек, ужасно прижимист. Делая вид, что для него это самая естественная вещь на свете, он продолжает: “САМО СОБОЙ я собираюсь заказать выпить, – говорит он: – здесь же Энджи. Позови официантку!”

Так и делаем, под протестующие ахи и охи со стороны Ричарда и Биффо, и все заказывают текилу. Один круг переходит в несколько повторных, как это обычно бывает с текилой, и вот мы уже конкретно надрались. То и дело Биффо или Ричард возвращаются к теме “Роберта-скупердяя”: “Нет, ты заметил, сколько раз этот человек уже запустил руку в свой карман? А я-то думал, он зашил эту чертову штуку!” Или: “Роберту плохо. Он не в себе. Нам срочно нужен психиатр.” Но Роберт не обращает на них внимания; он, кажется, прекрасно проводит время.

Через пару часов Ричард встряхивается: “Черт-дери, мы упились, – говорит он. – Лучше нам пойти наверх и немножко протрезветь.”

Замечательная мысль, соглашаемся все мы и отправляемся в номер Ричарда, где наш хозяин вытаскивает припрятанные заначки и отрезает несколько дорожек.Так что мы принимаемся по очереди немножко трезветь.

В этот момент меня вдруг пронзает: какие же веселые эти парни. Такие расслабленные, такие непохожие на Дэвида. Если бы это был Дэвид со своей толпишкой, никто не стал бы валять дурака или делиться наркотиками: он удалился бы в туалет со своими тайными баночками и скляночками, а остальные остались бы сидеть и дожидаться приказаний Величайшего. Никому даже в голову не пришла бы идея повеселиться.

Как грустно, думаю я. Но у меня нет возможности задержаться на этой мысли, поскольку мое внимание привлекает стук в дверь.

Ричард смотрит на меня и смеется: “На что спорим, какой-то козел учуял здесь понюшку свежего кока и прибежал за своей долей? – сказал он. – Как ты думаешь, который из них?”

Я подхожу к двери: ну так и есть, Ричард прав. Это Джимми Пейдж, гитарный бог, магнит для групиз и знаменитый фэн Антихриста, стоит там, ухмыляясь от ушка до другого мило очерченного ушка. Я впустила его.

Биффо взглядывает и голосит: “О, е..ть меня, нос-пылесос здесь, прячь граммы!” Но тут вдруг раздается еще один стук в дверь.

Идентифицировав стук номер два как возможность хаоса и уже “протрезвев” до приятной оживленности, если не до маниакальной деловитости, я сразу же ввязываюсь в свою роль кризис-менеджера/тур-директора. Я приоткрываю дверь лишь чуть-чуть, придав своему лицу выражение потенциально опасного безразличия, так знакомое каждому, кто когда-нибудь стучался в дверь рок-звезды и кому открывала какая-нибудь сучка, вроде меня.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее