Проходки за кулисы. Бурная жизнь с Дэвидом Боуи

И интересный, тоже. Он рассказывал потрясающие истории. Одна из лучших, какие я помню, – о том, как он снял полисмена в Холланд-парке. Фредди был (тогда или до того) мальчиком по вызову, и отсосал ему прямо там, на месте, в униформе. Что за вид: сине-черные штаны спущены, дубинка болтается взад и вперед, а священный шлем повешен от греха подальше – на забор.. О, боже! Ну почему у вас никогда нет с собой фотоаппарата, когда он так нужен?!

Приятели Фредди тоже были нечто. Например, этот роскошный Мики Кинг – бирюзовые кельтские глаза, каштановые волосы, – доставивший мне весьма личное удовольствие где-то в начале 1971 года. Позднее он совершил ужасную ошибку: он был мальчиком по вызову и как-то принялся шантажировать одного полковника. Когда полковнику надоело платить, он послал пару своих ребят уладить эту проблему. Они так и сделали. Мики закололи штыком, и он стал первым из моих погибших любовников.

Затем, Мэнди: еще одна роскошная личность, жившая на лезвие бритвы. Она зарбатывала деньги, как очень дорогая девочка по вызову – для арабов, и большую часть денег тратила на разнообразные сорта амфетаминов. Фредди наряжал ее под Мерелин Монро или Бетти Грэбл , или еще кого-нибудь из числа его икон, и она устраивала такие выходы в “Сомбреро”, что у вас просто перехватыало дух. К тому же она была замечательной актрисой, и оставалось в образе весь вечер, придумывая разные замечательные импровизации, пока общалась с нами. Что за красавица, что за трип!

Еще одной манекенщицей Фредди служила его малолетняя подружка Даниелла. В “Сомбреро” ее прозвали “негативом” – из-за ее белых волос, окаймлявших кофейное лицо, и огромных прекрасных черных глаз. Ее родители были индусы, и она воспитывалась в весьма респектабельном северном пригороде Лондона, а когда впервые появилась в южном Кенсингтоне, то мгновенно прославилась. Она влюбилась во Фредди и в его друга Антонелло – парикмахера – и заступила на эту сцену: в гей-жизнь, наркотики и работу. Фредди с Антонелло сделали ее своим личным куклой-манекеном, создавали специально для нее одежду и экспериментировали с ее волосами: на этой недели они были розовыми, на другой – голубыми, в субботу вечером – красными, а в воскресенье – снова, как обычно белыми, и она все это покорно сносила. У нее был самый сильный кокни-акцент, какой только можно вообразить, и она принимала слишком много “красненьких” и прочих расслабляющих, чтобы оставаться спокойной перед лицом превратностей всей этой сцены и перед лицом зрелищных закидонов ее бойфренда. Она страстно обожала Фредди-боя, и, хотя каждый из них вполне свободно перемещался внутри “сомбреровской” сексуальной арены, они называли друг друга “мой парень” и “моя девушка” и, в общем, действительно были парой. Я любила Даниеллу – она была просто прелесь, и Фредди я любила тоже.

Не в физическом смысле. В те времена я рассматривала секс, как игру в завоевательницу, поэтому мои настоящие друзья исключались из списка моих секс-партнеров, а Фредди очень быстро сделался моим лучшим другом. Думаю, и Дэвид любил его не в физическом смысле, хотя у него могли быть такие поползновения. Я не замечала, чтобы Фредди был в него влюблен. Нет, для Фредди все это было настоящей работой, настоящим спектаклем, настоящим бизнесом.

После того как мы нагляделись на множество его “великих появлений” в “Сомбреро” и полностью осознали глубину его стиля, и когда Дэвид захотел использовать некое, создаваемое Фредди, завораживающее волшебство, меня вдруг осенило: если бы Фредди стал нашим человеком – получал от нас деньги и денно и нощно присутствовал у нас дома – мы бы от этого невероятно выгадали. Мне не нужно было бы таскаться покупать одежду и ткани для Дэвида и остальных парней и корпеть над дымящейся швейной машинкой, и мы не были бы зависимы от фасонов, доступных в магазинах: у нас был бы свой эксклюзивный, потрясающий дизайнер. Мы бы подняли этим общий уровень нашего творческого потенциала на несколько очень важных ступеней. У нас появился бы “патент” на собственный стиль, а сшитая специально для нас одежда сидела бы гораздо лучше всего, что мы могли найти в магазинах; ее можно было бы получить быстро – такую как надо, изменять по своему вкусу, быстро чинить, и т.д. и т.п.

Эта замечательная идея прекрасно сработала, когда успех Дэвида и его имидж сошлись вместе. И Фредди был в этом ключевой фигурой.

Как и весь “Сомбреро”-икспириенс. Для Дэвида он стал поворотным. Он открыл для себя новый мир, новую аудиторию – людей, которые, если они не отрывались в “Сомбреро”, работали на неэлитных, не требовавших образования местах: они были раскованнее, чем детки из колледжей, более прямые, гораздо больше понимали в танце, умели знойно выглядеть, выставлять напоказ свою сексуальность, к тому же здесь – в “Сомбреро” – они были большинством.

Я не думаю, что Дэвид сразу же разглядел все открывшиеся возможности, по крайней мере, в коммерческом смысле, но он несомненно просек всю эту сцену и очень быстро приспособил ее язык (в конце концов, он был не так уж далек от его собственного).