Проходки за кулисы. Бурная жизнь с Дэвидом Боуи

На том первом этапе знакомства ни я, ни Дэвид не спали ни с кем из них, но мы завязали крепкие, прочные дружеские отношения. Лии, Черри и Тони Занетта стали ключевыми фигурами в “Мэйн Мэн” – менеджерской компании, которую основал Тони Дефриз для управления делами Дэвида и других артистов, и, не смотря на разрушительное действие времени и на превратности судьбы, они по-прежнему остались моими хорошими друзьями.

Думаю, вся эта сцена придала Дэвиду храбрости. Тот факт, что американцы жили все вместе в снятом ими в Ноттинг-Хилле доме (который бульварные журналисты со сладострастным ужасом прозвали “Свинским Угодьем” [“Пиг Мэншн”]), добавило ему гордости за собственную “хэддон-холльскую” коммуну, а шокирующая, исключительно неанглийская открытость “Порк”-состава подала ему несколько прекрасных идей. Лежа рядом с ним в постели в нашей милой розовой “хэддон-холльской” спальне, я так и слышала, как бешено крутятся у него в мозгу колесики и винтики, растягиваются пружинки и щелкают шестеренки, и когда мы говорили я была страшно рада услышать, что он еще больше уверовал в силу шока, стиля и прямого заявления.

Через пару месяцев после того, как мы увидели Тони Занетту в роли Энди, Тони Занетта в роли самого себя организовал нам встречу с Энди в роли самого себя (по крайней мере, настолько приближенного к самому себе, насколько Энди мог сыграть). Встреча эта произошла в “Фэктори” во время нашего путешествия в Нью-Йорк для подписания нового Дэвидовского контракта на звукозапись с Ар-Си-Эй.

Припоминаю пространство, затянутое алюминиевой фольгой, и компанию невозможно бледных личностей, шатавшихся вокруг в состоянии, приближенном к коматозному, и выдавливавших из себя отрывистые нигилистические заявления или какую-нибудь екзистенциалистскую абракадабру или тривиальную бессмыслицу (чем ближе к бессмысленности и коматозности, тем хиповее). Помнится, никто не обратил на меня ни малейшего внимания: с таким же успехом я могла бы быть обоями или деревяшкой. Вспоминаю также несколько моментов молчаливого, довольно напряженного дискомфорта, пока Дэвид не взял инициативу на себя и не прокрутил запись своей новой песни “Энди Уорхол” предмету ее посвящения.

Это нарушило тишину, но только временно. Не успела отзвучать последняя нота, как Энди поднялся и вышел из комнаты, не сказав ни слова.

Повис – невысказанный, разумеется, – вопрос, оозначало ли это окончание нашей аудиенции, но через несколько минут Энди вернулся, сказав своим тоненьким свистулечным голосом: “Это было чудесно, спасибо”. Затем он в полном молчании принялся фотографировать Дэвида поларойдом, вытаскивая снимки один за другим и раскладывая перед собой на кофейном столике.

Короче, ничего ужасного не стряслось: при нас никто не выпал из окна, не задохнулся от собственной блевотины, обошлось и без передозировки с фатальным исходом, и, поскольку наш хозяин был сегодня, так сказать, не в ударе, значит, все было, ну, в общем, нормально. Энди выгляделмертвым, все верно; его лицо было пластмассового серо-белого цвета, как у павших в бою много часов назад, а эта его чудовищная прическа смотрелась так, как если бы целая ватага пропойц при его пробуждении... эм-м-м... использовалаее. Но все это было чистой воды иллюзией: он был живехонек и достаточно здоров, чтобы разыгрывать все эти вещи.

Не представляю, как все закончилось бы, если бы продолжалось в том же духе (мы находились там уже около часа или даже больше – как могли эти люди выносить такое несуществование?), но вдруг все изменилось. Энди заметил Дэвидовские туфли – ярко-желтые, из дорогой кожи, как я припоминаю, одну из моих находок, – и это вызвало серию каких-то неврологических реакций, приведших к внезапному прорыву разговорчивости. Моментально он стал так болтлив, как только мог быть.

С этого момента все было прекрасно. Завязался удивительно тривиальный разговор, и все расслабились. Можно было это заметить, потому что глазные яблоки у всей толпы завращились помедленнее.

В то время я приписала этот Эндиевский резкий метеорологический скачок каким-то таинственным биохимическим процессам или другим изменениям коры, но я ошибалась. Позднее Дэвид растолковал мне, что Энди, до того как стать Человеком, Нарисовавшим Кэмпбелловскую Суповую Банку, бал дизайнером обуви! Так что мы оказались способными чем-то его ЗАИНТЕРЕСОВАТЬ. Ну не удача ли, не благословение ли небес?

О, да! У Дэвида был новый контракт с Ар-Си-Эй. Тони Дефриз ковал железо, пока горячо, и пока двери были широко распахнуты на пересечении Сорок-четвертой и Шестой улиц: Ар-Си-Эй, внезапно встряхнувшись и осознав существование молодого рынка, была готова расстаться со значительными суммами при малейшем удобном случае. И вот мы явились, с оплатой всех издержек, размещенные с небывалым вкусом и небывалыми удобствами в отеле “Плаза”, единственные в своем роде, высоко держа флаг вновь обретенного Ар-Си-Эй современного сознания (фирма подписала также Кинкс и Лу Рида, но Лу Рид не был британцем, а Кинкс не были новы).