Проходные дворы биографии

Н.Б.: Это сейчас они в ужасе, а когда доживут до нашего возраста, начнут вязать из этого мохера.

У меня – мохер, а у Александра Анатольевича – везде рассованы рулоны скотча. Он приклеивает им отваливающиеся дверцы шкафов, ножки стульев, розетки. При этом честно признает, что это «времянка». И он прав: его «времянка» очень быстро ломается. В принципе он любит порядок и уют в доме, но не терпит шума пылесоса, стиральной машины, стука молотка (стучу им, понятно, я). И, если за полночь от нас разъезжаются друзья и я начинаю мыть посуду, Шура мне говорит: «Оставь, пойдем спать. Потом вымоется». Это «-ся» означает – мой, но не при мне.

А.Ш.: Я жене однажды написал стишок:

Любимая! Ну чем тебе помочь?
Дай вытру пыль —
Бедняжка, ты устала.
Оставь плиту, иди из кухни прочь.
Скорей иди… Ведь ты не достирала.

Н.Б.: Для того чтобы постоянно достирывать, нужно время. Когда началась перестройка, я поняла, что мне не перестроиться, и решила уйти с работы.

Одним из последних моих проектов был гостиничный комплекс в Москве в конце Ленинского проспекта. Секретный объект, который строился по заказу КГБ. Денег на него выделили много, и мою фантазию ничто не сдерживало. На трех гектарах земли я сделала парк с фонтанами, беседками и теннисными кортами. Гостиничные номера – по 120 квадратных метров. Всю сантехнику, мебель, люстры, шторы, посуду заказывала по западным каталогам. Должно было получиться роскошно, но окончательный результат мне увидеть не удалось: объект сдали и установили там охранное оборудование. Нас, проектировщиков, велено было не пускать. Когда в августе 1991 года по телевизору показывали членов ГКЧП, я вдруг с ужасом обнаружила, что они выходят из моего здания.

Как только я собралась уходить с работы, муж испугался, что буду мелькать перед ним круглые сутки. И поставил условие: если научусь делать его любимое блюдо – фаршированную рыбу, он возьмет меня на содержание (до пенсии оставался год). Мне казалось, это все равно что создать атомный реактор. Но в тот же день я встретила на рынке свою школьную подругу, поплакалась ей, и она выдала мне рецепт. Я попробовала сделать – и у меня получилось с первого раза. Даже Зиновий Ефимович Гердт, понимавший толк в фаршированной рыбе, как-то на мой вопрос, что ему подарить на день рождения, скромно сказал: «Фаршированную рыбу».

А.Ш.: Вкусно поесть для меня – это пюре, шпроты, гречневая каша со сметаной (с молоком едят холодную гречневую кашу, а горячую – со сметаной). Я обожаю сыр. Каменный, крепкий-крепкий, «Советский», похожий на «Пармезан». Еще люблю плавленые сырки «Дружба». Главное, чтобы они не были зеленые от старости.

Я воспитан в спартанских условиях выпивки и посиделок на кухнях. В гараже, на капоте машины, раскладывалась газета, быстро нарезались ливерная колбаса, батон, огурец. Хрясь! И уже сразу хорошо. Когда сегодня я попадаю в фешенебельные рестораны, милые мальчики и девочки, обучавшиеся на элитных официантов, приносят «полное собрание сочинений в одном томе» – толстые, в переплете из тисненой кожи меню, от которых у меня сразу начинается изжога.

Раньше и в ресторанах было проще: быстро мажешь хлеб горчицей, сверху – сальцо, солью посыпанное, махнешь под стакан – и уже «загрунтовался». Ну а потом заказываешь, что они могут добыть у себя в закромах.

В сгоревшем ресторане ВТО были «стололазы». Прибегал ктонибудь из артистической среды не очень состоятельный, сразу – водочка, капусточка. А дальше начиналось «стололазание». Причем это не грубо и примитивно: плюх к столу и «Дай выпить!». Это была игра. Классная актерская саморежиссура. Сюжет, каждый раз сочиняемый заново. «Боже мой! Кто это?! Это ты! Сколько лет, сколько зим! Я присяду? Буквально на секундочку. Как дела? Как, что? А что ты ешь? Ну-ка, дай отведать кусочек… А что пьешь? Вот это?!» – «Хочешь выпить?» – «Да нет… Разве что символически. (Пригубливает.) А знаешь, вообще-то вполне…» И когда за этим столом резерв терпения исчерпан, выискивается другой столик – и снова: «Боже, это ты?! Как я рад!»

Я люблю накрывать стол. И умею. Но не хочу. Потому что как представишь себя в роли метрдотеля или шеф-повара, которым предстоит пережить шок: ты стараешься, неделю витаешь в творческих эмпиреях, сочиняешь все это… Стол – картинка! Пиши с него фламандские натюрморты для Лувра и Эрмитажа. И тут свора жаждущих кидается к столу. Куликово побоище! Я всегда сочувствовал рестораторам и их шеф-поварам, накрывающим торжественный стол. Как они переносят зрелище того, что неизбежно происходит в финале?