Прохоровка. Без грифа секретности.

«Маршалу Василевскому. Сейчас уже 3 часа 30 минут 17 августа, а Вы еще не изволили прислать в Ставку донесение об итогах операции за 16 августа и о Вашей оценке обстановки. Я давно уже обязал Вас как уполномоченного Ставки обязательно присылать в Ставку к исходу каждого дня операции специальные донесения. Вы почти каждый раз забывали об этой своей обязанности <…>.

Последний раз предупреждаю Вас, что в случае, если Вы хоть раз еще позволите забыть о своем долге перед Ставкой, Вы будете отстранены от должности начальника Генерального штаба и будете отозваны с фронта. И. Сталин»^{335}.

О тяжелом дне 12 июля П.А. Ротмистров вспоминал:

«Одно за другим начали поступать донесения командиров корпусов о мощных контратаках свежих танковых частей врага. В условиях, когда гитлеровцы добились явного превосходства в танках, наступать было нецелесообразно. Оценив обстановку, я с разрешения представителя Ставки А.М. Василевского приказал всем корпусам закрепиться на достигнутых рубежах»^{336}.

Вновь обратимся к отчету «Боевые действия 5-й гвардейской танковой армии», составленному через два с половиной месяца после сражения — 30.09.43 года:

«12 июля с.г. произошло величайшее в истории Отечественной войны танковое сражение, в сквозной атаке которого участвовало до 1500 танков с обеих сторон»^{337}.

Позднее командарм отметил, что широкое поле под Прохоровкой оказалось тесным для огромной массы сражающихся. Только со стороны противника участвовало до 700–800 тяжелых, средних и легких танков в сопровождении большого количества самоходной артиллерии.

Возникает вопрос: как же наше командование могло решиться на контрудар при таком соотношении в танках? Конечно, не могло. По донесениям разведки фронта, на направлении ввода в сражение основных сил танковой армии отмечалось до 150 танков противника. И командование фронта рассчитывало мощным ударом на узком участке фронта нанести поражение противостоящим частям противника, рассечь боевой порядок корпуса СС и разгромить его по частям. При этом учитывали, что преимущество в количестве танков на направлении главного удара фронта будет на нашей стороне.

Довод Ротмистрова о превосходстве противника в танках не выдерживает никакой критики, так как число танков противника, указанное командармом, превышает общее число боеготовых танков на 12 июля во всей группировке Манштейна. К исходу 11 — утром 12 июля в ней насчитывалось 510–515 боеготовых танков (в том числе 49 «тигров») и примерно 115 штурмовых орудий, всего 630. С учетом САУ «Мардер» — не более 700 единиц. Армии противодействовал 2-й тк СС, в строю которого к вечеру 11 июля оставалось 236 танков (включая 21 командирский, на некоторых из них вместо пушек были установлены дополнительные радиостанции) и 58 штурмовых орудий, всего 294 (60 % от первоначального состава). Бронетехника распределялась по дивизиям следующим образом: «АГ» — 77 (из них 4 «тигра»), «ДР» — 95 («тигр» —1) и «МГ» — 122 («тигров» — 10). Кроме того, в корпусе СС было 43 САУ (соответственно — 20, 12 и 11) и 48 буксируемых ПТО различного калибра^{338}.

На самом деле в составе тд «АГ» в бою 12 июля, скорее всего за счет отремонтированных машин, могло быть несколько больше танков и особенно штурмовых орудий. Так, к вечеру 13 июля после жестокого боя штурмовых орудий в ней было уже 20 (количество танков уменьшилось на 17). Тот же командир танковой роты Риббентроп в своем рассказе упоминает, что в бою 12 июля он перебрался из своего подбитого танка во вновь прибывший.