– На то она и война, чтобы кого-то ранило, а кого-то и того хуже… – философски заметил Сарай и тут же сам поплевал через левое плечо.
– Жалко парня… Я с Грибовым еще в пересыльном пункте познакомился, – произнес Гвоздев, высыпая очередную порцию сырой земли.
– Какого черта они устроили? – выглядывая из-за насыпи, спросил Зарайский. – Праздник какой у них?
– А ты пойди спроси… – произнес возникший вдруг Потапов. – Прямиком по минному полю.
XXX
Командир отделения всегда появлялся неожиданно, перемещаясь по траншее бесшумно, как истинный разведчик.
– Потапыч! Что за ерунда происходит? – не унимался Зарайский. – То палили из минометов, а теперь вот музычку включили…
– Решили повеселить тебя, Сарай… – отозвался Потапов. – Чтоб ты не скучал от безделья…
Зарайский с ходу всполошился.
– Это кто бездельничает? – с преувеличенным возмущением закричал он. – Да у меня мозоли кровавые!..
– На языке у тебя мозоль!.. – подначил его командир отделения. – Старшина рассказал мне, как ты ему палец чуть топором не оттяпал.
– Так ты видел то бревно, Потапыч?! – шумел Зарайский. – Ого-го, бревно!.. Не знаю, где они взяли это бревно. Для наката! Старшина ж его держал, а оно как поведет, ну и чуть получилось… в аккурат возле пальца…
Страдальческий монолог Зарайского прервал голос, разнесшийся над полем.
– Тише… тише… – зашикал Потапов. – Что это?
Музыка смолкла. В наступившей оглушительной от непривычки тишине репродукторы доносили со стороны немецких позиций громкий голос.
–
XXXI
Ни один выстрел не прервал гремящей над полем речи, и пока Демьян слушал, не покидало его ощущение какой-то странности, которую он все никак не мог объяснить.
– Ишь, шпарит, гнида!.. – с долей некоторого даже восхищения выдохнул Зарайский.
– И не запнется, сволочь… – зло добавил Потапов, перебрасывая в руках ППШ.
– Эх садануть бы хоть очередь, – храбрецом вызвался Зарайский, – чтобы заткнуть это мурло…
– А ты приказ командира помнишь? – оборвал его Потапов. – Не стрелять! Пальнешь – он сам тебя как саданет по сопатке…
Он, качая головой, присел на корточки и прислонился спиной к частоколу жердей, укрепившему стенку окопа.
– Да-а, работают, гады… – хмыкнув, добавил командир отделения. – Уже ведь и знают, что против них штрафной батальон. Разведка у фашистов свой хлеб зря не жрет…
– Ох, и я бы сейчас краюшку хлебушка умял… – мечтательно поддакнул Зарайский.
– Ты его заслужи сначала… Вон махни на ту сторону да приволоки сюда хотя бы одного унтера… – продолжил воспитывать его Потапов.
– А лучше двух, Сарай, – сказал присоединившийся к разговору Довганюк. – По одному в каждую руку. Тогда, глядишь, Мурзенко лично тебе добавки выдаст.
В это время агитатор с вражеской стороны вновь завел свою пластинку, слово в слово повторив то, что говорил в первый раз.
– И не запнется… – отозвался Зябликов. – Гладко говорит, как по бумажке читает.
– Это верно… – согласился Потапов. – Поначалу было подумал, что они в записи речевку гонят. Однако про штрафников у них записано…
Демьян сообразил, что рождало в его сознании странное ощущение, когда он слышал речь с вражеской стороны. Этот чистейший, даже чересчур правильный язык и ни малейшего акцента в голосе, разносимом немецким репродуктором.
XXXII
Небо над полем, разделяющим противоборствующие стороны, наполнилось характерным, шелестящим свистом, переходящим в вой. На позиции немцев справа вырос вдруг сноп вздыбившейся земли и черного дыма. Следом ветер принес и гул взорвавшейся мины.
Шелест рождался и вспухал где-то справа, со стороны леса. Второй взрыв вырос значительно левее первого, в виду взвода Коптюка. Не иначе как начали обстрел минометчики из отдельного взвода штрафного батальона.
Третья мина, как по учебнику, легла точнехонько посередине, в отрезке между двумя первыми взрывами. Репродуктор, продолжавший горланить после первого взрыва, замолк. И «Рио-Рита» вслед за агитатором не появилась.