Прокля'тая Русская Литература (СИ)

   -Ну ладно, продолжайте.

   -Чехов стал смертником, а общение со смертью, как уже сказано, здоровым не бывает. Этим объясняется его исключительное пристрастие к смерти и безнадежности. Отныне чеховские герои - одиночки. Они стыдятся своей безнадежности и знают, что люди им помочь не могут. Они идут куда-то, но никого за собой не зовут. Проступает нескрываемое презрение, с которым они относятся к творчеству, мировоззрению, политике. Правда, Чехов боится общественного мнения и считается с ним. Но... Вот Иванов... он смертник, мертвая душа и живой труп. Обычный художник, вроде Тургенева, прилично похоронил бы его, смягчив безотрадность конца здоровой моралью, наряду с умирающим Ивановым нарисовал бы "младую жизнь, играющую у рокового входа", и впечатление смерти потеряло бы остроту и горечь. Но Чехов демонстративно делает центром драмы ни на что негодную развалину Иванова, а юный доктор Львов, который вступается за обиженных, хочет восстановить попранные права и возмущается неправдой, смешон. И на глазах читателя идея свергается с трона смертником! Каких бы подлостей и гадостей ни наделал Иванов, а в послужном списке его героя значатся всевозможные преступления, вплоть до почти сознательного убийства преданной ему женщины, он видится почему-то правым своей особенной, никому непонятной, но бесспорной, если верить Чехову, правотой. Саша, молодое, чуткое, даровитое существо, идет к нему поклониться, равнодушно минуя фигуру честного Львова...

   О новой жизни у Чехова говорят только молодые и неопытные люди. Им все грезится счастье, обновление, свет, радости. Они летят, очертя голову, на огонь и сгорают, как неразумные бабочки. Все чего-то ищут, к чему-то стремятся, но все делают не то, что нужно. Все живут врозь, каждый целиком поглощен своею жизнью и равнодушен к жизни других. И странная судьба чеховских героев: они напрягают до последней возможности свои силы, но результатов никаких. Все они жалки. Женщина нюхает табак, неряшливо одета, не причесана, неинтересна. Мужчина раздражается, брюзжит, пьет водку, надоедает окружающим. Говорят некстати, действуют невпопад. В этом отношении чеховская интеллигенция ничем не отличается от неграмотных мужиков и полуграмотных мещан... Серость...

   Настоящий герой Чехова - смертник. Нет ничего удивительного, что такой человек невыносим для окружающих. Он всюду вносит смерть и разрушение. Больше всего его влечет к свежим, молодым: он надеется с их помощью вернуть жизнь. Напрасно! Начало разрушения всегда оказывается всепобеждающим, Чехов начинает чувствовать нечто вроде удовлетворения, в его потухших глазах зажигается странный огонь, недаром показавшийся Михайловскому недобрым. Его жизнь отравлена смертью - и художник, глядя на жизнь через призму смерти, все видит мертвым и серым.

   Чехов знал, до чего он договорился в "Иванове". И были ли это боязнь ли общественного мнения, или ужас пред сделанными открытиями, но Чехов повернул назад, почувствовал невыносимость безнадежности, счёл, что лучше уже вернуться к ... чему? Идеализм во всех видах, явный и тайный, вызывал в Чехове невыносимое отвращение. Не оттого ему так близка материалистическая философия? В ней нет ответа, она уничтожает человека - но ей ничего не нужно, она бездушна и бессловесна. С идеализмом можно бороться презрением, что Чехов и делает, но как бороться с материализмом? Он мертв и безразличен к презрению. Максим Ковалевский писал о Чехове в своих воспоминаниях: "Это был ум, чуждый не только мистицизма, но и всякой склонности к метафизике. Его пристрастия были на стороне точных наук, и в самом литературном творчестве в нем выступала, как редко у кого, способность точного анализа, непримиримого ни с какой сентиментальностью и ни с какими преувеличениями".

   Но Чехов возвращается - мертвый к живым. Этот возврат проступает в "Палате N 6" и в "Дуэли", хоть финал там больше похож на насмешку. Хорошо, что читатели - не слишком проницательные психологи, они боятся двойственности и с присущей им "искренностью" все слова писателя принимают за чистую монету... Последний протест Чехова - "Дядя Ваня". Дядя Ваня тоже не своим голосом вопит на всю сцену: "проворонил жизнь!" Что ж, "проворонил" - пеняй на себя... Но какой смысл, какое значение этой напряженной внутренней работы смертников? Чехов, вероятно, снова ответил бы: "Не знаю". Речь его становилась всё тише и медлительнее.

   Многие это смутно понимали. Вот Михаил Первухин: "Это был человек исстрадавшийся, упорно боровшийся против беспощадного недуга и, главное, знавший, что борьба эта, собственно говоря, бесполезна. Именно это-то, кажется, и накладывало на него оттенок глубокого трагизма. С каждым годом мрачнее становилась физиономия Чехова, все менее и менее словоохотливым делался он, словно говорение мешало ему думать его вечную думу. Все реже в разговоре проскальзывали нотки светлого и беззлобного юмора, искорки примиренного отношения к жизни..."