Прокля'тая Русская Литература (СИ)

   -Да уж, - проскрипел адвокат дьявола, - вот актер Пётр Каратыгин свидетельствует: "Он был скромен и снисходителен в кругу друзей, но сильно вспыльчив, заносчив и раздражителен, когда встречал людей не по душе. Тут он готов был придраться к ним из пустяков, и горе тому, кто попадался к нему на зубок. Соперник бывал разбит в пух и прах, потому что сарказмы его были неотразимы!" А вот один из таких эпизодов: Николай Хмельницкий просил Грибоедова прочесть у него в собственном доме на Фонтанке у Симеоновского моста свою комедию. После обеда все вышли в гостиную, подали кофе, и закурили сигары... Грибоедов положил рукопись своей комедии на стол. Покуда Грибоедов закуривал свою сигару, Федоров, сочинитель драмы "Лиза или Торжество благодарности", человек очень добрый, простой, но имевший претензию на остроумие, подойдя к столу, взял, покачал её на руке и с простодушной улыбкой сказал: "Ого! какая полновесная! Это стоит моей Лизы". Грибоедов посмотрел на него из-под очков и отвечал ему сквозь зубы: "Я пошлостей не пишу". Такой неожиданный ответ, разумеется, огорошил Федорова, и он, стараясь показать, что принимает этот резкий ответ за шутку, улыбнулся и тут же поторопился прибавить: "Никто в этом не сомневается, Александр Сергеевич; я не только не хотел обидеть вас сравнением со мной, но, право, готов первый смеяться над своими произведениями". "Да, над собой-то вы можете смеяться, а я над собой - никому не позволю..." - "Помилуйте, я говорил не о достоинстве наших пьес, а только о числе листов". "Достоинств моей комедии вы ещё не можете знать, а достоинства ваших пьес всем давно известны". "Право, я вовсе не думал вас обидеть". "О, я уверен, что вы сказали, не подумавши, а обидеть меня вы никогда не можете". Хозяин от этих шпилек был как на иголках и, желая шуткой замять размолвку, взял за плечи Федорова и, смеясь, сказал ему: "Мы за наказание посадим вас в задний ряд кресел..." Грибоедов между тем, ходя по гостиной с сигарой, отвечал Хмельницкому: "Вы можете его посадить куда вам угодно, только я, при нём комедии читать не стану..." Грибоедов был непреклонен и бедный Федоров взял шляпу и, подойдя к Грибоедову, сказал: "Очень жаль, Александр Сергеевич, что невинная моя шутка была причиной такой неприятной сцены... и я, чтоб не лишать хозяина и его почтенных гостей удовольствия слышать вашу комедию, ухожу отсюда.." Грибоедов с жестоким хладнокровием отвечал ему на это: "Счастливого пути!"

   -Доброты и кротости неописуемой, видимо, был человек, - покачал головой Голембиовский.

   -Ага, - иронично поддакнул Ригер, прожевав апельсиновую дольку, - а вот свидетельство Дмитрия Завилишина: "В двадцатых годах Грибоедов был всё ещё человек, принесший из военной жизни репутацию отчаянного повесы, дурачества которого были темою множества анекдотов, а из петербургской жизни - славу отъявленного и счастливого волокиты, наполнявшего столицу рассказами о своих любовных похождениях, гонявшегося даже и за чужими женами, за что его с такою горечью и настойчивостью упрекал в глаза покойный Каховский..."

   Он же, Завилишин, свидетельствует: "Горе от ума" было тогда принято не в том значении, какое придают этому произведению в настоящее время. Оно сделалось популярно, как было популярно тогда всякое осмеяние чего бы то ни было, что было очень на руку всеобщему либеральному направлению как богатое собрание сатир и эпиграмм, дававшее всем возможность задевать разных лиц безответственно, высказывая чужими словами то, чего не решился бы никто высказать как собственное суждение, не рискуя поплатиться за это. И надо признаться, что число людей, радовавшихся появлению комедии для употребления её в смысле приложения сатиры к известным лицам, было несравненно больше, чем видевших в ней какой-либо гражданский подвиг, да едва ли такие и были..." А вот его сослуживец Владимир Андреев: "Что Грибоедов был человек желчный, неуживчивый - это правда, он худо ладил с тогдашним строем жизни и относился к нему саркастически..."

   -Мне кажется, - осторожно вмешался, цедя коньяк, Верейский - наибольшего доверия заслуживают воспоминания Николая Муравьева-Карского. Он - участник войны 1812 года, потом служил на Кавказе, участвовал в русско-персидской и русско-турецкой войнах. В составе чрезвычайного посольства Ермолова был в Персии, совершал военно-дипломатические поездки в Хиву и Бухару, в Египет и Турцию. В 1854-1856 годах - наместник на Кавказе и главнокомандующий Отдельным Кавказским корпусом, а за взятие крепости Каре получил титул Карский. С Грибоедовым был знаком на протяжении десяти лет, и, что важно, имел возможность видеть Грибоедова в те минуты, когда тот становился собой...

   -И что мы можем оттуда почерпнуть?