Прокля'тая Русская Литература (СИ)

   -Если и так, то рассматривал Гоголь его по-бердяевски. Тут ключ к раскрытию тайны второго тома "Мертвых душ". Он хотел понять, кем человек "должен быть на самом деле": если ноздревы, собакевичи и плюшкины - мертвые души, то что такое "душа живая"? Но понять это можно только "изнутри самого себя", то есть восстановление образа Божия в "пошлом, раздробленном, повседневном характере", опутанном "страшной тиной мелочей", Гоголь связал с самопознанием. "Найди прежде ключ к своей собственной душе, решил он, когда же найдёшь, этим же ключом отопрёшь души всех". "С этих пор человек и душа человека сделались, больше чем когда-либо, предметом моих наблюдений. Я оставил на время всё современное. Всё, где только выражалось познанье людей и души человека, от исповеди светского человека до исповеди анахорета и пустынника, меня занимало, и на этой дороге нечувствительно, почти сам не ведая как, я пришёл ко Христу..." И тут в нём произошёл ценностный слом, хоть он не сразу понял и осознал его. Мне кажется, господа, что загадка Гоголя - это тайна изменённого сознания, - выговорил Верейский. - Он задумался над идеалом человека, найти его при его недюжинном уме и чистой душе он мог только там, где тот и обретался - во Христе. Но познание Христа - это всегда изменение сознания. Вернувшись в мир с высот богопознания, Гоголь, уже с измененной душой и рассудком, не мог найти в литературе прежнего призвания, он грезил монастырём, но всё же по писательской привычке пытался сказать слова истины в "Переписке", но не понимал, что обращается с живым словом к "мертвым душам". А дальнейшее... Он пытался писать - но не имел не столько умения, сколько интереса к былому занятию. Он охладел не к типам "Мертвых душ", а к художеству вообще, он же увидел Вечность. Ему казалось, что "скучно на этом свете" ещё до встречи с Христом, что же говорить о дальнейшем?

   -Вы хотите сказать, Алеша, что во всей России его никто не понял? Россия была христианской державой...

   - Вспомним, в чём его упрекали. Атеисты - в том, что он говорит непонятную им ерунду, а люди церкви спрашивали, зачем он вообще это говорит, раскрывая свою душу, "свою внутреннюю клеть..." Неверующим он ничего ответить не мог, а "в ответ же тем, которые попрекают меня, зачем я выставил свою внутреннюю клеть" говорит, "что все-таки я ещё не монах, а писатель. Я поступил в этом случае так, как все писатели, которые говорили, что было на душе. Я не нахожу соблазнительным томиться и сгорать явно, в виду всех, желаньем совершенства, если сходил за тем Сам Сын Божий, чтобы сказать нам всем: "Будьте совершенны так, как Отец ваш Небесный совершен есть".

   -Гордыня бесовския? - искусил Верейского Голембиовский, - желание совершенства? Он это серьезно?

   -Да. Святость - это максимализм морали. Но слова Гоголя подтверждены Львом Арнольди. Николай Васильевич подлинно стремился к самосовершенствованию, алкал добродетели и по-настоящему боролся со своими пороками. "Гоголь работал всю свою жизнь над собою, и в своих сочинениях осмеивал часто самого себя. Вот чему я был свидетелем. Гоголь любил хорошо поесть, о малороссийских варениках и пампушках говорил так увлекательно, что у мёртвого рождался аппетит, в Италии сам бегал на кухню и учился приготовлять макароны. А между тем очень редко позволял себе такие увлечения и был в состоянии довольствоваться самою скудною пищей, и постился как самый строгий отшельник, а во время говенья почти ничего не ел. Гоголь очень любил и ценил хорошие вещи и в молодости, как сам он мне говорил, имел страстишку к приобретению разных ненужных вещиц: чернильниц, вазочек, пресс-папье. Страсть эта могла бы, без сомнения, развиться в громадный порок Чичикова - хозяина-приобретателя. Но, отказавшись раз навсегда от всякого комфорта, отдав своё имение матери и сестрам, он никогда ничего не покупал, даже не любил заходить в магазины и мог, указывая на свой маленький чемодан, сказать: omnia mea mecum porto, - потому что с этим чемоданчиком он прожил почти тридцать лет, и в нём действительно было всё его достояние. Когда случалось, что друзья дарили Гоголю какую-нибудь вещь красивую и даже полезную, то он приходил в волнение, делался озабочен и решительно не знал, что ему делать. Вещь ему нравилась, она была в самом деле хороша, прочна и удобна; но для этой вещи требовался и приличный стол, необходимо было особое место в чемодане, и Гоголь скучал все это время, покуда продолжалась нерешительность, и успокаивался только тогда, когда дарил её кому-нибудь из приятелей". Это подлинно желание воздержания и нестяжания. Есть и иные примеры у того же Арнольди. "Раз в жизни удалось ему скопить небольшой капитал, кажется, в 5000 рублей серебром, и он тотчас же отдает его, под большою тайною, своему приятелю профессору для раздачи студентам, чтобы не иметь никакой собственности и не получить страсти к приобретению, а между тем через полгода уже сам нуждается в деньгах и должен прибегнуть к займам".