Иван Сергеевич поверхностен и в своих героях: никогда глубоко не входит в свои персонажи, не принимает их к сердцу. Вот Рудин... Как бы ни старался автор примирить его пламенный энтузиазм и ледяную холодность, его благородство и склонность жить на чужой счёт, - не стыкуется. Образ Базарова тоже являет собой нестройное сплетение кривой схемы и живой личности: формула, которой поработился сам художник, вносит своё мёртвое и разрушительное дыхание в его творение. Базаров не тип, а выдумка. Приемы Тургенева однообразны и избиты, он по-женски склонен к злословью и мелочности, любитель красоты, он создал целое море ненужно-некрасивых существ. Его сатира - обычно сплетня. И прозрачны все эти псевдонимы - Губарев, Бабаев, Любозвонов... Выдумывая свои неубедительные фамилии, всех этих Снандулий, Мастридий, Калимонов, Эмеренций, Хряк-Хруперских, Колтунов-Бабура, Закурдало-Скубырниковых, он полагает, что идет по следам Гоголя. Он ошибается. Юмор вообще лежит за пределами его дарования, и обычный же результат его юмористических обобщений - недоумение. Гоголь говорил, что читатели, смеясь над его героями, смеялись над ним самим. Но Тургенев над собой смеяться не умел.
Голембиовский наконец остановил его.
- Господи, Верейский, да вы от него камня на камне не оставили...
Алексей удивился. Ему казалось, его анализ был достаточно беспристрастен. Неожиданно вспомнил, как качала головой бабушка, слушая, как он заучивал урок о "лишнем человеке". "Человека нельзя называть лишним, пробормотала она, никто не лишний..."
-Да нет, я не хотел, - виновато отозвался он, - я вроде читал его без гнева и пристрастья.
-Он всё же певец любви...
-Ах, да, - кивнул Верейский, - любовь... она - средоточие жизни, и безнаказанно встретиться мужчина и женщина у Тургенева не могут. Но, хотя он и знает "сладостное томление беспредметных и бесконечных ожиданий", тургеневская любовь не имеет мировой и стихийной мощи, это легкий шорох, "подобный шелесту женского платья". Его любовь литературна, и, заметьте, редко любовники обходятся без посредничества книги: письма Татьяны к Онегину, Анчара, Фауста, Гейне, Германа и Доротеи, в крайнем случае сойдёт и Юрий Милославский, но непременно что-нибудь книжное. Наш романист всегда интересуется, любят ли его герои искусство, читают ли они стихи и романы, и это внешне эстетическое мерило для него, похоже, значимей внутренней красоты. Само нарастание чувства всегда показано слабо - вернее, оно только рассказано читателям. Отдельные сцены любви пленительны, но, в общем, герои Тургенева не столько влюблены, сколько имеет место некоторая сердечная слабость, почти все его мужчины женолюбивы, но женолюбие их в то же время соединяется с желанием в решительную минуту выпрыгнуть в окно...
Ригер прыснул, Муромов усмехнулся.
- Он и сам женолюбив и это сказывается в его романах. Про Полозову узнаем, что в ней был "разбирающий и томящий, тихий и жгучий соблазн, каким способны донимать нашего брата, грешного, слабого мужчину, одни - и то некоторые, и то не чистые, а с надлежащей помесью - славянские натуры", жена Лаврецкого "сулила чувству тайную роскошь неизведанных наслаждений". Одинцова получила "тайное отвращение ко всем мужчинам, которых представляла себе не иначе, как неопрятными, тяжелыми и вялыми, бессильно-докучливыми существами". Недоразумение считать Тургенева целомудренным. Уже та сцена из "Нови", когда Мариана и Соломин так заботятся о том, запирает ли ключ дверь, отделяющая комнату героя от комнаты героини, - создает впечатление противоположное духу стыдливости:
-Бог мой, - странно проурчал, точно кот, Голембиовский, - тут и Ригеру добавить нечего будет...
-Это ещё почему, Борис Вениаминович? Там и без Виардо достаточно... - утешил его Марк, - хоть, видит Бог, возможно, я не прав, но Бог весть почему, даже лучшие тургеневские героини вызывают в мужчине любые чувства, кроме желания с ними познакомиться...
Муромов прыснул. Верейский же, тоже смеясь, закончил:
-Есть и ещё одно. Школа Белинского. Дурное влияние, из-за которого писатель, особенно столь молодой и неопытный, как Тургенев, вообразил, что он
- Это случалось со многими, - примирительно бросил Голембиовский.