Проклята луной (ЛП)

– Была у Анки дочь беспутная. Скольких же она нарожала… – словно сомневалась старушка. – Нет, ну пущу тебя. Анка не любит, когда к ней шастают. Ходил тут один, всё ластился к ней. Тоже внучком звался. Теперь ты приперлась. Что, на хату бабкину позарились? Ну-ка кыш отсюда! Захочет пригласить тебя – встретит самолично. Я прослежу, чтоб не травили старухе душу. Внучата.

Ева спорить не стала. Она только сейчас поняла, что если ведьма мертва, идти в дом у всех на виду опасно. Старушка эта непременно припомнит Еву – вон она её изучает как, во всех деталях. И полиции, когда та придет, все эти детали будут озвучены.

Кстати, а если предположить, что Ева видела давнее прошлое: недельной или месячной давности? Нет, не складывается! Почему тогда эта старушка считает Анну Марковну живой?

Селянка провожала Еву взглядом, от которого щипало лопатки.

15.

Ночь укутала Веретенное покрывалом тьмы. Первые звезды проступили серебристыми точками. Стрекотали цикады. Запах черемухи дурманил сознание. Ева пробиралась от забора к забору, пряталась у деревьев и старалась не наступать на ветки или палую листву. Деревня спала. В окнах не горели огни, не перешептывались загулявшие жители.

Калитка поддалась, стоило её коснуться. Не заперта. Ева аккуратно тронула дверь, и та открылась с легким приветственным скрипом. Темно так, что вытяни ладонь – не разглядишь. Включив на телефоне фонарик, Ева осветила предбанник. Прошлась по узенькой веранде и оказалась на кухне.

Здесь правила смерть. Не нужно видеть, чтобы чувствовать её повсюду. И запах: сладкий, приторный, тошнотворный. Луч фонарика метнулся вниз, к обезображенному телу. Он высветил разрезанное горло и глаза, полные насмешки. Ева отшатнулась. От увиденного содержимое желудка попросилось наружу.

«А мы спрячемся в кусты. Прячься, заинька, и ты». Словно предостережение. Еве надо убегать, пока серый волк её не поймал. Прячься, глупая! Но куда?

Где искать улики, да и есть ли они тут вообще?

Ева бегло огляделась, метнулась на второй этаж к мертвым воронам. Высветила пол под тушками, но никаких следов или посторонних вещей (по крайней мере, заметных невооруженным глазом) не нашла. Вернулась на кухню. А чего она, собственно, ожидала? Плаката на всю стену с адресом маньяка?

Луч света коснулся полупустой чашки на столе, пачки ментоловых сигарет. В блюдце, служащем пепельницей, лежали окурки. Ева подошла ближе, переступив через мертвое тело. Покопалась в тех. Есть! Окурки отличались. На ментоловых – губная помада. Другие чисты. Вокруг фильтра тонкая серебряная полоска и название марки. Итак, убийца курил «Парламент».

Можно отдать навести на окурки полицейских, но Ева почему-то была уверена: ничего те не сделают. Это только в фильмах у стражей порядка есть всякие заумные приборы, считывающие ДНК и прочее. А в реальности… Нет, пусть они, конечно, лежат, Ева их не заберет. Но свяжет ли полиция их с убийцей, а если да, то вычислит ли по ним ведьмака, способного наводить забытье на обычных людей? Маловероятно.

– Я постараюсь отомстить, – шепнула Ева на прощание мертвому телу и прикрыла за собой дверь.

Родной дом встретил её густой тишиной в полдень следующего дня. Чего-то здесь не хватало, только чего? Ева легла на постель, совершенно измотанная, и вжалась носом в подушку. Терпкий мужской аромат выбил дыхание. Невероятно вкусный, засасывающий запах.

Да почему же она думает о нем?! Не об аромате, а о его владельце… Непривычное Еве чувство, от которого немели пальцы, а сердце трепетало, расползалось по душе. Она никогда ни в кого не влюблялась. Ну, в школе, конечно, мечтала о старшеклассниках, но не более того. С Олегом связалась из корысти – отрывалась за нищенские годы. Сергея Ева полюбила, но иной любовью: вдумчивой и серьезной. А так, чтобы мечтательно обнимать подушку, – такое впервые.

Как назло, в дверь постучали, едва она, довольно лыбясь, прикрыла веки.

«Ну его», – Ева перевернулась на другой бок.

Назойливый стук не прекращался. Ева встала, кряхтя и позевывая. На пороге мялась Ирина, занявшая весь проход своей монументальной фигурой.

– Эй, красотка, – пробасила она, – там одежонка прикатила. Пошли мерить! Купим шмотья раз в десятилетку, себя побалуем.

Ева хотела отказаться, но решила, что согласиться легче, чем объяснять, почему это ей не нужна новая одежда. Ирина просто так не уйдет. Она считает Еву замкнутой и всеми путями старается вывести её в местный социум. Чей-то день рождения – айда туда. В райцентр приехал артист – живо к нему. И плевать, что у артиста ни голоса, ни харизмы, а на дне рождении к приходу Евы все уже вдрызг пьяны.

Разумеется, в фургоне «Газели» не завалялось ни одной стоящей вещицы. Безразмерного шмотья аляповатой расцветки, которое щербатая продавщица усердно втюхивала деревенским, навалом, а чем-то приличным даже не пахло.

– Берите-берите, меня вспоминать добрым словом будете, – заверяла она Ирину, пытающуюся влезть в ярко-желтую юбку.