Проклята луной

Она начинает петь что-то нелепое, какую-то детскую считалочку. И когда он ударяет её по затылку, и когда всаживает нож под ребро – она поет. Замолкает только, когда он оканчивает чертить улыбку от уха до уха. Нити, яркие-яркие, тянутся к нему. Он их нежно обхватывает пальцами, перебирает точно струны.

Её агония будет длиться долго. Он примет ведьмовские силы до капли.

Раз-два-три-четыре-пять. Негде зайчику скакать…

На втором этаже в стены бьются птицы. Каркают так, словно гибнут вместе с хозяйкой. А они и гибнут. Ломятся в стекла, царапают половицы. Но неминуемо затихают. Он приоткрывает дверь, ведущую в их обитель. Пол усыпан скрюченными тельцами, бьющимися в последнем припадке. Единственный живой ворон надрывно кашляет как умирающий старик.

Он наступает на него ботинком, прерывая мучения. Хруст костей, и всё. Долгожданная тишина.

Всюду ходит волк-волк. Он зубами щелк-щелк…

Идиотская считалочка разносится со всех сторон. Он не выдерживает, набирает перьев с пола и запихивает их в глотку ведьме.

Но пение не утихает, сводит с ума.

К тому же в его голове кто-то роется. Он чувствует стороннее присутствие. Этот кто-то дышит вместе с ним и смотрит его глазами. У него нет облика, но пахнет он цитрусом. Какая-то ведьма.

…Она умирает недолго, дня три. Он много курит, мало ест и не выходит за ворота. И всё же его присутствие успевают заметить. Назойливые старухи ломятся к ведьме. Он представляется перед соседями внуком и отводит им взгляд. Они никогда не запомнит ни его лица, ни голоса. Забудут, едва он уйдет.

Нити меркнут, истончаются. Не истинная ведьма, так, полукровка. Дальше тянуть из неё энергию – себе же вредить. Он обрывает её мучения одним ударом в грудь. Тело вздрагивает и опадает.

А в ушах – дурацкая считалочка.

13.

Ей давно ничего не снилось. Пустота, наполненная монотонной тишиной, – максимум, что происходило во сне. А теперь… Ева, как в прежние времена, отпивалась водой. Небо светлело, стряхнув с себя звездное покрывало. От непогоды не осталось и напоминания.

«А мы спрячемся в кусты, – било по затылку насмешливое. – Прячься, заинька, и ты».

Ведьмаку известно, что она следит за ним. Правда, ни он, ни она не знают, как Ева это делает. Но ведьмак может разгадать быстрее. И вычислить её. И поймать.

Ева помотала головой. Поставила кружку у мойки, но та соскользнула и с грохотом упала в раковину. На звук выбрался взъерошенный Макс в одних черных трусах-боксерах.

– Не спится?

- Извини, если разбудила. Постараюсь быть тише.

Но Макс не ушел, а щелкнул выключателем. Яркий свет ударил в глаза, заставив зажмуриться.

– На тебе лица нет, – с видом заядлого детектива сказал Макс. – Кошмары мучают?

– Типа того.

– Остаться? – участливо предложил он.

Ева хотела отказаться, но вдруг кивнула. Рядом с ним она почувствовала себя спокойнее. Как в отчем доме. Тепло и уют, укутывающие в теплый плед. Макс располагал к себе.

– Не подумай плохого, просто мне одиноко, – поморщилась она.

– Я знаю прекрасное лекарство от одиночества, – заулыбался этот странный человек, появившийся из неоткуда.

– Какое?

Вместо ответа он поднял указательный палец и убежал в комнату. Вернулся с бутылкой клюквенной настойки.

– О, ядреная штука. Бабке вез в подарок. Посуда есть? – и, не дожидаясь, достал с сушилки два стакана.

Макс разлил розоватую жидкость до середины. Жестом заправского бармена подтолкнул один стакан к Еве. Из второго отхлебнул сам.

– А теперь вещай, что тебе снится. Да поподробнее, я страсть как люблю страшилки!

Глоток опалил горло, пламенем выжег путь до желудка. В голове просветлело. Почему-то Ева заговорила. Разумеется, только про сон: о воронах, перьях, считалке и перерезанном горле. Макс завороженно выслушал, почесал в затылке.

– Хорош сюжетец. – Он смешно сощурил левый глаз. – Кстати, у тебя знакомое лицо. Ты не актриса часом?

Какая из неё актриса. Так, неудачница, беглянка, а по совместительству ведьма.

Они просидели всю ночь и целое утро. Давно проснулись селяне. Замычали коровы. Просигналил грузовик, оповещая о приезде передвижного магазина. Распогодилось, и жирное солнце взгромоздилось на синем небосклоне. Настойка кончилась, а Ева с Максом всё болтали и не могли наговориться. Ни разу не возникло неловкой паузы.

Он был по-особенному привлекательный. Светловолосый и сероглазый. Светлый и очень теплый, солнечный. Взгляд хитрющий, подбородок острый. Макс носил (как выяснилось, когда он всё же оделся) футболки с цветными рисунками, поверх которых надевал клетчатые рубашки. Мальчишка. Подросток в теле двадцатипятилетнего парня.

Они улеглись на диване-книжке, потому что Макс запретил спать на полу. Он обхватил ладонь Евы и потянул за собой. Голова была ватная, но Еве нравилось тепло рук и жар, исходящий от тела. И то, как Макс покрывал её кожу поцелуями. И его тяжелое дыхание. И даже скрип дивана. Когда всё кончилось, она, сама того не понимая, обняла Макса да так и задремала, уткнувшись в его спину. Он сквозь сон довольно хмыкнул.

Наивный мальчик и не догадывался, какая темная девочка ему досталась.

14.