Проклятая и безликая

Кошмар всегда являлся одним и тем же, никогда не меняясь ни в единой своей детали. Мое тело сковывал тяжелый, почти что невыносимый для ношения доспех, который как ни старайся я не могла разглядеть. Вместо этого, две узкие прорези для глаз позволяли мне лицезреть тысячи, тысячи земель, горящих яркими, инфернальными огнями, возносящими к окровавленным небесам черный дым, среди которого, я видела наполненные ужасом и болью образы людей, сложившихся свои головы в полях передо мной. В нос неизменно ударял едкий запах, что с того самого дня и с каждым последующим кошмаром становился для меня все роднее и роднее, в тоже время как солоноватый вкус собственной, стылой и густой крови, играющий на языке, неизменно вызывал только лишь отвращение и страх. Каждый раз, когда в реальности я ощущала свою кровь, меня одолевал первобытный ужас о том, что теперь, я оказалась в кошмаре наяву. Среди перистых, громадных облаков, нависающих надо мной и словно вот-вот готовящихся сорваться вниз, зияли пылающими следами отметины ужасных укусов, похожие на отметины волчьих клыков, ранивших и растерзавших самих Близнецов. Они казались столь реалистичными, настолько глубокими и жестокими, что даже видя их обрывки, мое сердце на секунду останавливалось, ощущая как тело пробирает дрожь а к горлу подступает отчаянный, хриплый вой. Волчий плач. Усеянные курганами поля делились реками крови и горящими баррикадами, составленными из сломанных оружий, частей доспехов и тел, тел растерзанных и умерщвленных, с широко распахнутыми, белесыми глазами, смотрящими только на меня… преследующими забитого от ужаса ребенка, скованного броней, постепенно сливающейся с кожей и пронзающей кости. Доспех лишал меня всякой жизни и воли, с каждым новым кошмаром все сильнее поглоща, но ощущаясь при этом все легче и легче, лишь плотнее прилегая к телу. Неизменным в кошмаре было и то, что я не могла мыслить, не могла даже сделать лишний шаг в сторону, или оглядеться вокруг сильнее, чем позволяли мне, всегда одинаковые, движения шлема. Раз за разом маршем двигаясь прямо, я шла к своей цели - высокому холму, поросшему черными, пепельными розами, чьи лепестки растворялись на ветру, окутывая вымершую долину тусклым прахом, который что-то шептал.

Но никогда я не могла дойти до конца. Раз за разом, ночь за ночью, я падала на колени, терзаемая жаром, агонией и слабостью, сломленная видением, которое не давало мне даже шанса, чтобы узреть то, что лежало за холмом. Но даже проиграв, у меня не было права покинуть иллюзию, я не могла… Проснуться, вынужденная ощущать, как медленно умирает тело, что одновременно принадлежало мне, и в то же время, было просто… дымкой, сотканной как наказание за грехи, которые я не совершала… или еще не успела совершить. Ожидая вновь и вновь, стоя на коленях или лежа на боку, ожидая, того момента, когда видение даст мне проснуться, отпустит в мир живых, я видела молнии, освещающие небеса, взгляды, испуганные, отрешенные взгляды Богов и ангелов, глядящих на землю… на меня, с надеждой и просьбой. Раненый Мириан, великий Ангел возмездия, Владыка Крови, воевода Небесного Легиона, тот, кто уничтожил Волка веками назад, кто сражался рука об руку со смертными, строя Империю Стали, в видении лишился глаза и конечностей, его лицо было изуродовано кровоточащими ранами, из разорванного горла слышался хриплый стон. Сивил, его кровный близнец, Ангел Слез, Всепрощающий отец и брат… стоял, опустив голову и проливая слезы, окруженный сотнями искалеченных ангелов, с оборванными крыльями, лишенными ног, голов и сердец. В взглядах многих читалось презрение, виднелись всплески ярости и ненависти, скорбь драла их души… лица ангелов кривились, губы что-то шептали, но я была не в состоянии узнать, за что моя судьба оказалась презренна Ими, ветер уносил всякое слово, пепел скрывал от меня движения губ, но показывал оскал. Я понимала лишь одно, весь шепот небесных слуг был правдив. Я ненавистна ими… И раз была жива, должна была доказать небесам обратное. Что я им не враг, что я… достойна света и жизни.