Проклятая игра

Он даже не ел как следует с тех пор, как узнал о смерти Уайтхеда; теперь, впервые с самого утра, он почувствовал здоровый голод. Оставив дом наползающим сумеркам, он отправился искать себе какое-нибудь пропитание.

53

Лютер собирал вещи. Дни после смерти Уайтхеда были как вихрь, и его голова закружилась. С такими деньгами в кармане каждую минуту он воображал что-то новое, фантазию, которую теперь можно реализовать. В конце концов он решил сначала отправиться домой на Ямайку, устроить себе большие каникулы. Он уехал оттуда девятнадцать лет назад, когда ему было восемь, — воспоминания об острове были позолоченными. Он приготовился к разочарованию, но если это место ему не понравится, не важно. Человек с таким нежданно возникшим богатством не нуждается в особенных планах — он может свободно передвигаться: другой остров, другой континент.

Он уже почти закончил все приготовления к отъезду, когда снизу его позвали. Голоса он не узнал.

— Лютер? Вы там?

Он вышел на лестницу. Женщина, с которой вместе он когда-то делил этот дом, уехала шесть месяцев назад, бросила его, взяв с собой их детей. Дом должен быть пуст.

Но кто-то находился в холле, и не один, а два человека. Его собеседник, высокий, статный мужчина, стоял и глядел на него снизу вверх, и свет с площадки освещал его широкий, гладкий лоб. Лютер узнал лицо: может быть, он видел его на похоронах? За ним в тени стояла другая тяжелая фигура.

— Я хотел бы переговорить, — сказал первый.

— Как вы попали сюда? Кто вы, черт возьми?

— Только на одно слово. О вашем хозяине.

— Вы что, из газеты? Слушайте, я сказал уже все, что знал. А теперь убирайтесь, пока я не вызвал полицию. Вы не имеете права вламываться сюда.

Второй человек выступил из тени и поглядел вверх на лестницу. Его лицо было загримировано настолько, что это было очевидно даже на расстоянии. Лицо припудрено, щеки подрумянены: он выглядел, как дама из пантомимы. Лютер поднялся еще выше по лестнице, его мысли скакали. «Не бойтесь», — произнес первый так, что Лютер испугался еще больше. Что может скрываться за такой вежливостью?

— Если вы не уберетесь за десять секунд… — предупредил он.

— Где Джозеф? — спросил вежливый человек.

— Умер.

— Вы уверены?

— Конечно, уверен. Я видел вас на похоронах, не так ли? Я не знаю, кто вы.

— Меня зовут Мамулян.

— Ну и вы там были, правда ведь? Вы сами все видели. Он мертв.

— Я видел гроб.

— Он мертв, приятель, — настаивал Лютер.

— Вы были одним из тех, кто его нашел, так, кажется? — сказал Европеец, делая несколько беззвучных шагов через холл к подножию лестницы.

— Именно так. В кровати, — ответил Лютер. Может быть, они все-таки журналисты? — Я нашел его в кровати. Он умер во сне.

— Спускайтесь. Уточним детали, если вы не против.

— Мне и здесь хорошо.

Европеец поглядел на нахмуренное лицо шофера; попробовал, ради опыта, на затылке. Здесь слишком жарко и грязно; он не был достаточно пригоден для исследования. Есть и другие, более грубые методы. Он едва махнул Пожирателю Лезвий, чей сандаловый запах он так близко ощущал.

— Это Энтони Брир, — сказал он. — В свое время он отправлял на тот свет детей и собак, вы помните собак, Лютер?

И продолжил с восхитительной основательностью:

— Он не боится смерти. Он даже чрезвычайно сочувствует ей.

Лицо манекена блеснуло в лестничном колодце, в глазах — желание.

— А теперь, пожалуйста, — сказал Мамулян, — ради нас обоих — правду.

В горле у Лютера пересохло настолько, что слова едва выходили.

— Старик мертв, — сказал он. — Это все, что я знаю. Если бы я знал еще что-нибудь, то сказал бы.

Мамулян кивнул; его взгляд, когда он говорил, был сострадательный, как будто он искренне опасался того, что может случиться в следующий миг.

— Вы сказали мне кое-что, во что мне хочется верить, и вы сказали это с такой убежденностью, что я почти поверил. В принципе я мог бы уйти, довольный, а вы отправились бы по своим делам. Но… — он тяжело вздохнул, — но я не совсемвам поверил.

— Слушайте, этот дом мой, черт возьми! — заревел Лютер, ощущая, что необходимо что-то предпринять. Человек, которого звали Брир, расстегнул пиджак. Под ним не было рубашки. Сквозь жир на груди были продеты булавки, они прокалывали его соски. Он нащупал их и выдернул две, крови не появилось. Вооруженный этими стальными иголками он побрел к подножию лестницы.

— Я ничего не сделал, — взмолился Лютер.

— Так вы говорите.

Пожиратель Лезвий начал взбираться по лестнице. Неприпудренная грудь была безволосой и желтоватой.

— Подождите!

Брир остановился при крике Лютера.

— Да? — сказал Мамулян.

— Уберите его от меня!

— Если у вас есть, что мне рассказать, то давайте. Я более чем жажду вас услышать.