Двоскин был раздражен вмешательством. Его застали за расстегиванием молнии сзади на платье Стефани. Ее, однако, не смутило общественное внимание. Из стакана, который он держал в другой руке, вино проливалось ему на пиджак. Он либо не замечал этого, либо ему было все равно.
Уайтхед уловил взгляд Марти.
— Забавляем тебя, да?
Марти согнал с лица нарождающуюся улыбку.
— Ты не одобряешь нас? — спросил Оттави.
— Не имею права.
— У меня всегда было ощущение, что криминальные классы всегда пуритане в душе. Я прав?
Марти отвернулся от пьяного дыхания болтуна и покачал головой. Вопрос не заслуживал даже презрения, как и вопрошающий.
— Если бы я был на твоем месте, Марти, — донесся голос Уайтхеда с другого конца стола, — я бы свернул ему шею.
Марти пожал плечами.
— Зачем утруждать себя?
— Сдается мне, что ты совсем не так опасен, — продолжал тем временем Оттави.
— А кто сказал, что я опасен?
Адвокат издал утробное хихиканье.
— В смысле. Мы ожидали
— Заткнись, — рявкнул Куртсингер. Он дико вытаращился на Оттави. — Мы не хотим слушать.
— У нас вряд ли будет другая возможность, мой дорогой Джеймс, — ответил Оттави с высокомерной вежливостью. — Не думаешь ли ты, что нам следует признать всю правду? Мы в
— Да, да, — сказала Стефани. Она пыталась встать, но нога не слушались ее. Ее платье, расстегнутое сзади, намеревалось сползти.
Двоскин потянул ее обратно в кресло.
— Мы будем здесь всю ночь, — сказал он. Эмили хихикнула. Оттави бесстрашно продолжал.
— Сдается мне, — сказал он, —
Все эти замечания начинали раздражать Марти. Однако связываться с адвокатом сейчас не имело смысла — удовольствие было бы хоть и драгоценным, но слишком коротким. В своем теперешнем состоянии Оттави свалился бы от одного удара. Его мутные глаза смотрели почти что безумно.
— Вы разочаровываете меня, — прошептал Оттави с неподдельным сожалением в голосе. — Я думал, что мы кончим лучше…
Двоскин встал.
— У меня есть тост, — объявил он. — Я хочу выпить за женщин.
— Вот это идея, — сказал Куртсингер. — Но нам требуется вдохновение. — Ориана сочла это замечание самой смешной шуткой за весь вечер.
— За женщин! — провозгласил Двоскин, поднимая бокал. Но никто не слушал. Эмили, бывшей так долго тихим ягненком, вдруг взбрело в голову раздеться. Она оттолкнула кресло назад и расстегивала блузку. Под ней у нее ничего не было, соски ее казались напомаженными, словно она готовилась к этому представлению. Куртсингер зааплодировал, голоса Оттави и Уайтхеда слились в хор подбадривающих замечаний.
— Ну что ты скажешь? — обратился Куртсингер к Марти. — Она твоего типа? Смотри-ка какое все это у нее, это ведь все ее, правда, прелесть?
— Хочешь потрогать? — предложила Эмили. Она сорвала свою блузку и теперь была полностью обнажена по пояс. — Давай-давай, — сказала она, беря руку Марти и, прижимая ее к своей груди, водя ей по кругу.
— О да, — протянул Куртсингер, скалясь на Марти. — Ему нравится. Я вам точно говорю, ему нравится.
— Конечно, нравится, — услышал Марти голос Уайтхеда. Он бросил нетвердый взгляд в сторону старика. Уайтхед встретил его прямо — в прищуренных глазах были усмешка и возбуждение. — Ну давай, — сказал он. — Она вся твоя. Она здесь именно для этого.
Марти слышал слова, но не мог понять их смысла. Он дернул руку от тела девушки, словно обжегся.
— Идите к черту, — сказал он.
Куртсингер поднялся.
— Ну не будь ты таким вредным, — упрекнул он Марти, — мы просто хотим посмотреть, на что ты годишься.
За столом Ориана опять начала хохотать, Марти не был уверен, над чем. Двоскин стучал ладонью по столу, бутылки подпрыгивали в такт.
— Ну же, — сказал Марти Уайтхед. Они все смотрели на него. Он повернулся к Эмили. Она стояла в ярде от него, пытаясь стянуть юбку. В ее эксгибиционизме определенно было что-то эротическое. В штанах Марти затвердело, его голова затвердела тоже. Куртсингер обнимал Марти за плечи и пытался снять с него пиджак. Ритм, отбиваемый Двоскином (теперь уже и Оттави присоединился к нему) на столе, бешеным танцем стучал в голове Марти.