Проклятая игра

Он боялся, что сейчас все закрутится слишком быстро. И если он не соберется, его перестанут принимать в расчет. Пора начать действовать в своих интересах. Он найдет чистую рубашку, галстук и пиджак, а затем отправится искать удачи. Если последняя игра близка и необходимо уничтожать улики, ему надо торопиться. Лучше завершить романтическую историю с девушкой до того, как она отправится по пути всей плоти.

60

Чтобы пересечь Лондон, потребовалось больше трех четвертей часа. Огромная демонстрация против ядерного оружия была в разгаре: части колонны собирались по всему городу и затем всей массой шли к Гайд-парку. Центр, где всегда было трудно передвигаться, до предела заполнили манифестанты и застрявшие машины. Марти не подозревал об этом, пока не оказался в центре толпы, а отступить и ехать в обход уже не представлялось возможным. Он проклинал свою невнимательность: наверняка полицейские на дорогах предупреждали автомобилистов о заторе. Он не заметил ни одного знака.

Теперь он ничего не мог поделать, разве что покинуть машину и идти пешком или ехать на метро. Ни один из этих вариантов его не привлекал. Подземка наверняка забита, а прогулка по сегодняшней обжигающей жаре слишком утомительна. Марти хотел сохранить небольшой запас оставшихся сил. Он слишком долго жил на одном адреналине и сигаретах. Он ослаб. Он надеялся — напрасно — только на то, что противник тоже слаб.

Только к середине дня он добрался до дома Шармейн. Объехал весь квартал, приглядывая место для стоянки, и наконец нашел незанятое пространство на углу улицы, рядом с домом. Ему не хотелось идти, предстоящее унижение отвращало. Но Кэрис ждала.

Парадная дверь была приоткрыта. Несмотря на это, Марти позвонил и подождал на тротуаре, не желая сразу входить в дом. Может быть, они в постели или принимают вместе прохладный душ. Удушливая жара все еще не отпускала, хотя день почти закончился.

В конце улицы стоял фургончик с мороженым, откуда доносилась мелодия «Голубого Дуная» в весьма фальшивом исполнении; она останавливалась и начиналась снова, соблазняя покупателей. Марти поглядел туда Вальс уже привлек двоих, и на секунду они завладели вниманием Марти: молодые люди в скучных серых костюмах, повернувшиеся к нему спинами. У одного была завидная золотистая шевелюра, волосы блестели на солнце. Парни взяли мороженое, отдали деньги. Потом, удовлетворенные, они исчезли за углом, даже не оглянувшись.

Отчаявшись дождаться ответа на звонок, Марти распахнул дверь. Она заскрипела по циновке из кокосовой дранки с потертой надписью «Добро пожаловать». Рекламы, торчавшие из почтового ящика, вывалились и попадали на землю. Сломанный ящик с треском качнулся и замер на месте.

— Флинн? Шармейн?

Голос Марти вторгся в дом; поднялся по ступенькам туда, где пыль летала в солнечном луче из лестничного окна; проник на кухню, где вчерашнее молоко кисло на стойке раковины.

— Кто-нибудь дома?

Марти услышал жужжание мухи. Она закружила вокруг головы, и он отмахнулся от нее. Муха отстала и загудела по коридору к кухне, где ее что-то соблазняло. Марти пошел следом, на ходу призывая Шармейн.

Она ждала его на кухне, как и Флинн. Обоим перерезали горло.

Шармейн приняла смерть рядом со стиральной машиной. Она сидела — одна нога согнута и чуть вытянута — уставившись в стенку напротив. Голова Флинна склонилась над раковиной, будто он собирался сполоснуть лицо. Иллюзия жизни была почти полной, хлюпающие звуки воды усиливали ее.

Марти стоял в дверях, пока муха — не такая разборчивая, как он, — нарезала круги по кухне. Ничего теперь не поделать, и оставалось одно: смотреть. И Марти смотрел. Они мертвы. Марти тут же понял, что убийцы были одеты в серое и ушли за угол с мороженым в руках, под мелодию «Голубого Дуная».

В Уондсворте Марти называли Танцором — те, кто вообще его как-то называл, — потому что Штраус был королем вальсов. Рассказал ли он об этом Шармейн в одном из писем? Нет, скорее всего, не рассказал, а сейчас уже поздно. Слезы стали чертить линии на его лице, переливаясь через края век. Он попытался удержать их. Они мешали видеть, а он еще не закончил осмотр.

Муха, что привела его сюда, снова закружила над его головой.

— Европеец, — сообщил ей Марти. — Он послал их.

Муха проделала в воздухе взволнованный зигзаг.

— Конечно, — прогудела она.

— Я убью его.

Муха рассмеялась:

— Ты даже не знаешь, кто он такой. Может быть, сам дьявол.

— Вонючая муха. Что ты понимаешь?

— Не важничай со мной, — ответила муха. — Ты дерьмовый бродяжка, и я такая же.

Марти смотрел, как она вьется и выбирает, куда поставить свои грязные лапки. Наконец муха приземлилась на лицо Шармейн. Как жутко, что Шармейн не подняла лениво руку и не прогнала ее; как дико, что она лежала с подогнутой ногой, с разрезом на шее и позволяла мухе ползать по щеке, по ноздрям, пробуя их на вкус.