Проклятая игра

— Нет, — вяло ответил он. — Он здесь, несколькими этажами выше.

— Я убила его.

Что за бред?

— Кого? — резко спросил Мамолиан. — Убила кого?

— Марти. Он не ответил. Я убила его.

— Тс-с-с… — Холодный палец ткнул ее в щеку. — Так он мертв? Ну мертв так мертв. Больше нечего сказать.

— Это сделала я…

— Нет, Кэрис. Не ты. Так должно было случиться. Не вини себя.

Европеец взял бледное лицо девушки в обе ладони. Когда она была младенцем, он часто вот так качал ее; он гордился ею как отпрыском пилигрима. Он нянчил силу, которая росла вместе с Кэрис, и чувствовал, что придет время и она понадобится ему.

— Просто попроси его открыть дверь. Скажи ему, что ты здесь, и он выпустит тебя.

— Я не хочу… видеть его.

— Зато я хочу. Ты сделаешь мне великое одолжение. А когда все закончится, тебе будет больше нечего бояться. Я обещаю.

Похоже, она наконец что-то поняла.

— Дверь, — напомнил Мамолиан.

— Да.

Он отпустил ее лицо, и Кэрис отвернулась, чтобы подняться по лестнице.

Уайтхед укрылся в уютной глубине своего номера, где звуки джаза раздавались из портативной аудиосистемы (он лично поднял ее на шестой этаж), и ничего не слышал. У него было все, что ему требовалось. Водка, книги, записи, клубника. Здесь можно пережить конец света и не узнать о нем. Старик взял сюда даже несколько картин: ранний Матисс из кабинета, «Лежащая обнаженная»[1], «Набережная Сен-Мишель»[2], Миро[3] и Френсис Бэкон[4]. С выбором последней картины он ошибся: намеки на освежеванную плоть вызывали болезненное отвращение. Уайтхед повернул полотно лицом к стене. Но Матисс доставлял наслаждение даже при свете свечи. Джо разглядывал картину, совершенно очарованный ее легкостью и непринужденностью, когда раздался стук в дверь.

Он встал. Прошло уже много часов — он потерял счет времени — после прихода Штрауса. Явился ли он снова? Пошатываясь от водки, Уайтхед добрался до двери и остановился, прислушиваясь.

— Папа…

Кэрис Старик ей не ответил. Ее появление подозрительно — почему она здесь?

— Это я, папа, это я. Ты здесь?

Ее голос звучал нежно, словно она опять стала ребенком. Неужели Штраус понял его буквально и прислал сюда девушку? Или она вернулась по собственному желанию, как Евангелина после их ссор? Да, так оно и есть. Она пришла, потому что больше ничего не могла поделать, как и ее мать. Уайтхед бросился отпирать замок, пальцы его дрожали от нетерпения.

— Папа…

Наконец он совладал с ключом и открыл дверь. Кэрис за ней не было. Никого не было — или так показалось вначале. Однако стоило ему отступить в номер, как дверь широко распахнулась и на Уайтхеда набросился какой-то парень. Юнец вцепился ему в горло, в пах и мгновенно пригвоздил к стене, как бабочку булавкой. Старик выронил бутылку водки и вскинул руки, пытаясь опознать нападавшего. Когда первоначальное ошеломление прошло, он глянул через плечо юноши, и его мутные глаза остановились на том, кто вошел вслед за парнем.

Тихо и совершенно неожиданно Уайтхед заплакал.

Они оставили Кэрис в гардеробной рядом со спальней в номере старика. В комнатке не было ничего, кроме набитого одеждой шкафа и кучи занавесок, которые когда-то сорвали с окон, а потом забыли. Кэрис соорудила себе гнездо из пыльных тряпок и легла. Единственная мысль крутилась в ее голове: «Я убила его». Она чувствовала, как отец сопротивляется ее вторжению, чувствовала, как растет его напряжение. А затем все исчезло.

Из окон номера, занимавшего почти четверть верхнего этажа, открывались два разных вида. Один — на шоссе с яркой чередой огней. Другой, с восточной стороны отеля, был более мрачен. Окна маленькой гардеробной выходили именно туда — на длинный пустырь, забор и город позади него. Но Кэрис лежала на полу и ничего этого не могла разглядеть. Она видела лишь кусочек неба с мерцающими огоньками самолета.

Она наблюдала за их движением и мысленно звала Марти.

«Марти».

Его уже поднимали в машину «скорой». Его мутило от всей этой чехарды, в которую он попал. Он не хотел возвращения сознания, потому что вместе с ним появлялась тошнота. Однако в ушах у него больше не звенело и взгляд стал вполне осмысленным.

— Что случилось? Драка? — спросил чей-то голос.

— Он упал, — сказал свидетель. — Я видел. Просто свалился посреди тротуара. Я как раз выходил из магазина, когда…

«Марти».

— Он стоял там…

«Марти».

Его имя прозвучало в голове ясно, как колокол весей ним утром. Из носа опять пошла кровь, но боли на этот раз не было. Он поднял ладонь к лицу, чтобы остановить поток, но чья-то рука уже вытирала его и останавливала кровотечение.

— Все будет в порядке, — произнес мужской голос.

Марти почувствовал, что это истинная правда, хотя медицинская помощь тут ни при чем. Боль ушла, и вместе с ней исчез страх. Это Кэрис говорила в его голове. С самого начала было так. Теперь какая-то стена в нем пробита — возможно, слишком грубо и больно, но худшее уже позади, — и теперь Кэрис произносит его имя, а он ловит ее мысли, как теннисные мячики. Его предыдущие сомнения казались наивными. Это очень простое дело — ловить мысли, если имеешь сноровку.

Кэрис почувствовала, что он очнулся для нее.