Проклятая картина Крамского

Говоря по правде, собственное его упрямство в вопросе не самом важном удивляло Давида. В конце-то концов, и матушка не обрадуется, узнав, что Иван Николаевич возьмется запечатлеть Матрену…

Так почему же он уверен, что картина эта, пока существующая исключительно в воображении Крамского, должна быть написана?

…мой дорогой друг Амалия, спешу поделиться с тобой удивительной новостью. Матрена, прежде и слышать не желавшая о том, чтобы позировать Ивану Николаевичу, после нескольких сеансов прониклась к работе таким рвением, что, будь воля ее, пребывала бы в мастерской и денно, и нощно. Не скажу, чтобы это обстоятельство меня радовало, но теперь я хотя бы избавлен от постоянных ее жалоб на то, что портрет принесет несчастье.

Кто бы знал, что моя супруга столь суеверна!

Но я рад, что у нее получилось преодолеть это предубеждение. Кажется, ныне она, напротив, с нетерпением ожидает, когда же работа будет окончена. И более не заговаривает об отъезде. И хорошо, я бы не перенес разлуки с тобой.

Простишь ли ты меня за то, что когда-то я, поддавшись чувствам, совершил эту ошибку?

Знать бы, как исправить ее…

– …Обыкновенно, – проворчала Амалия, отправляя это письмо к прочим. Не то чтобы она получала удовольствие, сжигая бумагу, но некоторые послания были чересчур уж откровенны, чтобы оставлять их.

Это было неблагоразумно.

Амалия же отличалась благоразумием.

А еще была наблюдательна… и не чуралась помощи.

– Значит, денно и нощно… – повторила она, отвлекая компаньонку от шитья. Та, увлеченная созданием очередного полотна гладью, вздохнула. Видать, наскучили ей игры подопечной. – Что ж… и он уверен, что дело исключительно в портрете… Нет, ну почему мужчины настолько… глупы?

И столь податливы.

…Мой дорогой друг,

Я не хотела бы быть гонцом, приносящим дурные вести. И долго думала, стоит ли вовсе рассказывать тебе о встрече, невольною свидетельницей которой я стала. Я знаю, какие слухи ходили по Петербургу совсем недавно и сколь болезненно ты переживал их. И ныне мне совестно, что вновь я растравлю твою рану. Однако же молчание было бы еще большею подлостью.

Давече, прогуливаясь в парке, я имела честь лицезреть твою супругу в компании молодого человека, мне не знакомого, который держался с ней весьма вольно, если не сказать – своевольно. Она же, принимая всяческие знаки внимания, краснела и смущалась, хотя мне мнилось, что подобное ей вовсе не свойственно.