Проклятая картина Крамского

Вера молчала, подперла подбородок кулаком, уставилась невидящим взглядом.

Водка и селедка… которая?

– И вот не могу представить и близко, что он ощутил… столько лет, столько усилий, которые почти увенчались успехом. Известность. Богатство. Рядом, только руку протяни. И при всем том осознание, что никакое богатство не спасет его.

Генку даже стало жаль.

Немного.

– Вот тогда он и решил сыграть… Вторая картина не вернулась в музейные запасники, напротив, таинственным образом исчезли обе. И это тебя, Марьяна, не могло не разозлить… Ты ведь рассчитывала, что Генка оценит ваши усилия. Поделится. И дачу продали вполне с твоего согласия, вкладываясь в общее дело… И квартиру продали бы, если бы не предусмотрительность ваших родителей… И таблетками тебя никто не пичкал. А вот подслушанный разговор имел место.

Она поморщилась.

– Что ты узнала? Что тебя в очередной раз использовали? Парочка собралась убраться за границу, верно? Вдвоем… Так романтично.

– Он… он был скотиной!

– Не спорю, – согласился Илья. – Еще какой скотиной, но это тебя не оправдывает… и ты устроила побег. Театральный. Такой, который не оставил бы у твоего братца сомнений, что Генка и вправду тебя накачал… Вам нужно было алиби. А кто может заподозрить бедную одурманенную женщину? Кругом настолько жертву, что просто сил нет смотреть на нее без слез.

– Марьяна. – Ванька подал голос. – Он же выдумал все, правда?

– Боюсь, что нет… Ты старательно играла немощную, но на вечер встреч собралась. Прихватила лом из подсобки…

– Под руку подвернулся.

– Дождалась, когда Генка останется один… Думаю, ты потребовала вернуть картину.

– Она моя!

– Она, насколько я понимаю, государственная, – поправил Илья.

– Моя! По праву! Папа ее нашел… Я наследница! Я!

– Хорошо, ты наследница… Только Генка тебя и слушать не захотел. Что он сделал? Рассмеялся в лицо? Предложил поискать хорошенько? И добавил пару слов покрепче. Он умел находить больные мозоли и топтался по ним с немалым удовольствием. И ты не выдержала… Видишь ли, Марьяна, прием психотропных препаратов, чужих препаратов, украденных тобой, – глупая затея. Маскировка маскировкой, но подобные лекарства подбираются индивидуально. А ты взяла чужое. И дозу не особо рассчитывала… Думала, что это как аспирин? Чуть голова покружится, и только?

– Ты… хватит!

– Не хватит, – жестко отрезал Илья. – Ты сама себя с ума свела. И приступ агрессии был спровоцирован не только Генкой… Поэтому ты убила его, не узнав, где картина… и поэтому убрала Леньку.

– Он меня шантажировал! Он… он видел, как я выходила… Я сказала, что мужа ищу, что…

– Сам дурак. А Женька?

– Случайно встретил… и мог бы все понять.

– И Танька сама виновата? – Илья склонил голову набок. Женщина в темном пуховичке поспешно кивнула. Она уцепилась за эту мысль.

– Я спрашивала ее о картинах! Предлагала разделить все… Пополам разделить… А она не захотела! Жадная! И тварь… Она Генку соблазнила… Он говорил, что любит меня и только меня, а потом… с ней спал! Я видела… я хотела уйти, а он папу шантажировать начал… Я не соврала! Ваня, ты же понимаешь, что у меня выхода другого не было! Ты же…

Ванька отвернулся.

Наверное, тяжело вот так осознавать, что дорогой тебе человек оказывается вовсе не тем, кем ты его считал.

– И его ты тоже собиралась убить. – Илья подошел к стене. – Нас всех, верно?

– Я… я не виновата!

– Вера – свидетельница… Я… тоже. И брат твой. Он же не стал бы молчать, верно?

Ванька опустил голову, сгорбился и на глазах постарел.

– Мы все тебе мешаем, так?

Картина снялась легко. Илье показалось, что та висит прочно, надежно, но она соскользнула с гвоздя, словно сама отдаваясь в руки. От нее еще пахло краской, и, наверное, отчасти она не высохла.

Пускай.

Все-таки водка или селедка?

– Я… не виновата! Это она… Ее все предали, и она мстит… и я… Генка меня предал! И Танька… и Ленька шантажировал… Шантажисты не заслуживают жизни.

– А я? – тихо спросил Ванька, поднимаясь. – Я заслуживаю?

– Ты… мне… мне жаль! – Она подняла пистолет. – Мне так жаль…

Быть может, она и вправду испытывала жалость или что-то сродни ей, но вот Илья не верил. Он взвесил картину, удивляясь тому, что не столь уж она тяжела, как выглядит.

Повернулся к Марьяне.

И крикнул:

– Лови!

Картина полетела, некрасиво, нелепо, и если бы Марьяна стояла чуть дальше… Она же вдруг разом забыла про пистолет, вскинулась, не то заслоняясь, не то пытаясь подхватить на лету. И взвизгнула, когда тяжелый угол рамы ударил по рукам.

Пистолет упал.

И грохнул выстрел, наверное, пуля попала в лампу, потому что та разлетелась на сотню осколков. Только Илья на лампу не смотрел, он упал сверху на Марьяну, на картину. И под весом его захрустела рама, с треском расползлось и полотно.

Марьяна, повалившись на пол, ударилась затылком, и звук вышел на редкость гулким, будто бы голова ее была пуста. Она зашипела от боли и руки вытянула, пытаясь оттолкнуть Илью.

– Пусти!

Она вырывалась.

Извивалась по-змеиному, всем телом, а про пистолет забыла.

Хорошо, что она забыла про пистолет. С пистолетом Илья бы точно не справился.