Проклятая картина Крамского

– Ваня! – завизжала Марьяна тоненьким голосом. – Он… он меня обижает! Помоги!

Она вывернулась, уставившись на брата совершенно безумным взглядом, и тот, не выдержав, отвернулся.

– Ты… ты меня предал! Все вы меня предали! Ненавижу!

Марьяна рванулась, почти выскользнув из-под картины, которая, разодранная, сломанная, мешала, она попыталась перевернуться, встать на четвереньки.

– Хватит!

Этот голос заставил вздрогнуть не только Марьяну.

– Будем считать, что показательные выступления окончены. – Олег Петрович вошел в класс и поморщился. – Что вы тут учинили… Взрослые люди, между прочим! Стреляете, имущество казенное портите… нехорошо. Да отпустите вы дамочку, никуда она уже не побежит. А вы, женщина, бросьте пистолет. Я ведь тоже выстрелить могу.

И как-то это прозвучало так, что Илья поверил: и вправду может. Выстрелить. И попасть. Прямо в выпуклый Марьянин лоб, который покрылся мелким потом.

– Она моя! По праву моя…

– Ваша, ваша… – Олег Петрович ногой пистолет отбросил. – Вставай, картиновладелица…

– Моя… Она только моя… Я с ней говорю…

– Разберемся.

Он не стал надевать на Марьяну наручники, просто подхватил под локоток, но почему-то всем стало ясно, что вырваться и сбежать – не позволит. Не тот он человек.

– Картинку оставь…

– Она моя! – Марьяна только сильней прижала обломки рамы к груди. – А он испортил… Посмотрите, как он ее испортил! Нельзя так с картинами!

– Конечно, нельзя… Мы разберемся.

– И накажете его?

– Накажем…

– А картина…

– Ее надо починить. – Олег Петрович был бесконечно терпелив, а в классе появлялись какие-то другие, незнакомые Илье люди. Эти люди были деловиты, что муравьи, и незаметны. – Вот, наш лучший специалист по…

– Реставратор?

– Именно. Реставратор. Он починит вашу картину.

Марьяна почти безропотно протянула обломки седовласому мужчине.

– А мы пойдем… поговорим…

– О чем?

– Обо всем… Расскажете, как оно так вышло, а то, понимаете, теории хороши, но правда лучше… Вы вот правду знаете?

Марьяна кивнула.

– И поделитесь.

– Это она виновата. – Марьяна шла, уже опираясь на руку Олега Петровича, она семенила и что-то рассказывала страстным шепотом. И смотреть на это было неприятно. – Она, а не я… Ее все предали… и меня… Видите, как получилось?

Отпустили всех часа через два. Илья рассказывал… Ему задавали вопросы, он отвечал. И снова отвечал. И говорил, что-то писал, читал, подписывал.

Кивал.

Соглашался.

Очнулся уже во дворе школы. Светало. И рассвет был сизым, уродливым. Илья поднял воротник и отошел к лавочке. Вдруг навалилась усталость, и такая, что дышать и то получалось с трудом. Но Илья дышал. Сидел. Глядел перед собой.

– Привет, – раздалось рядом. – Подвинься.

Он молча подвинулся.

Вера села, вытянув длинные ноги. Некоторое время молчали.

– Что с ней теперь будет?

– Не знаю. – Илья сам старался не думать о том, что будет с Марьяной. Какая ему разница? – Освидетельствование, думаю… а там или суд, или больница.

– Думаешь, она сошла с ума?

– Думаю, она могла сойти с ума. А еще могла сообразить, что сумасшествие – ее единственный шанс выбраться. Она не глупа… Но надеюсь, что ее посадят.

– А картина?

Вера прятала руки в карманах.

– Она ведь испорчена?

– Картина Калерии – да… Ее, конечно, можно восстановить, но не уверен, что с этим станут возиться. Все-таки Калерия наша не была звездой первой величины.

– Значит, ты лгал?!

Сколько возмущения, и почти искреннего.

– Когда? – Илья посмотрел на Веру, кажется, она улыбалась. – Я не лгал… Татьяна и вправду спрятала картины в кабинете рисования. И оставила у себя работы Калерии… Всего-то и осталось, что снова их поменять.

– Выходит, что Крамской…

– В руках специалистов… Если это и вправду Крамской.

Илья замолчал.

Ему ведь объясняли про то, что нельзя просто взять и смыть растворителем верхний слой краски, работа эта кропотливая, требующая аккуратности, что малейшая неловкость уничтожит и оригинал. Объясняли про оценку и экспертизу.

Научную базу.

Еще что-то такое, он даже слушал, только понял не до конца.

– В любом случае она вернется в музей…

– Наверное, это будет правильно.

Вера поднялась.

– Наверное, пока…

– Наверное.

– Заедешь как-нибудь в гости?

– Если приглашаешь.

– Приглашаю.

– Тогда заеду… Тебя подкинуть?

Ему совсем в другую сторону, но… Почему бы и нет, раз история окончена и он свободен.

– Не откажусь… Слушай, а как ты понял, что это Марьяна?

Она шла широким мужским шагом. И совсем не походила на библиотекаря… А ведь изменилась, стала… свободней?

Женьки больше нет.

И прятаться не от кого… Получается, Марьяна сделала полезное дело? Странно думать о чужой смерти с точки зрения пользы. Илья выбросил эту мысль из головы.

Вернется как-нибудь потом.

– Напиши письмо, – попросила Матрена. Как ни странно, но появление Аксиньи, которую прошедшие годы нисколько не затронули – все так же кругла она, крупнолица и краснорука – придало сил. Только Матрена знала, что сие ненадолго.

Она умрет.