Проклятая картина Крамского

И сама она, не холопка Матренка, но будущая графиня Бестужева… и поклонники… множество поклонников… и зря старуха кидает такие ледяные взгляды. Небось полагала, что Матрену не примут? А приняли! И с восторгом… Нет, женщины, конечно, были холодны, но то происходит единственно от зависти. А мужчины, те искренне выражали свой восторг… Давид, правда, мрачен, как и матушка его… а та толстоватая девица с блеклым лицом не отходит от него ни на шаг.

Амалия…

Конечно, Матрена Саввишна знает, кто такая Амалия… и знала, даже если бы свекровь не прожужжала этою Амалией все уши, рассказывая, до чего она мила, воспитана и идеальна… прочила ее Давиду в жены… Но теперь-то поздно… Непонятно только, что понадобилось этой девице подле Давида сейчас…

Гадости рассказывает?

Из мести?

Пускай… Матрена подумает об этом завтра, а ныне – ее вечер.

Но вечер, как и все иные вечера, хорошие ли, плохие, закончился… Было немного жаль, хотя Матрена, несомненно, устала. Оказывается, нелегкое это дело – быть хозяйкою бала… Ладно, пускай и не бала, и не совсем хозяйкою, но все равно…

И, поднимаясь в комнаты свои, она думала единственно о том, как избавиться от платья, которое больше не казалось таким уж чудесным, но было тяжело и неудобно. Горничная вытащит из волос шпильки, пройдется по тяжелой копне щеткой, изгоняя и усталость, и головную боль…

Вместо горничной Матрену Саввишну ожидал супруг. И был он мрачен… Вот ведь не хватало! Матрена Саввишна вовсе не настроена была на ссору…

– Я так устала! – искренне сказала она, коснувшись щеки супруга. Тот дернулся и… ничего не ответил. А еще намедни, когда Матрена пожаловалась на усталость – притомилась она целый день с латынью сражаться – он сел рядом и сам учить принялся… и еще велел чаю подать, хоть и время было неурочным. – Никогда не думала, что подобные вечера так утомительны! Еще немного, и я бы прямо там упала… а ты ушел…

Легкий упрек.

И вздох.

Обнять его, упрямого, набравшего в голову всяких глупостей… и думать не стоит, откуда возникли они, ежели вспомнить Амалию, которая от Давида ни на шаг не отходившую.

– Бросил меня одну и с ними…

Она не обвиняла, нет, слегка укоряла и жаловалась… В конце концов, он сам ведь ушел. А она? Разве она могла покинуть гостей? Неужели бы одобрила сие графиня Бестужева? Не она ли твердила о долге хозяйки, о том, что Матрена обязана каждому уделить внимание…

А теперь ее за то и упрекают.

Давид вздохнул.

– Извини.