Проклятая повесть

– А как вы насчет ресторанчика вместе со своим приятелем. – Тартов протянул руку Самойлову и представился: «Константин Романович, фирма «Ронэт». Самойлов отказался от ресторана, сославшись на занятость, а Кузьмин не мог отказать Тартову.

В ресторане к пиву подавали креветок и раков. Речь между Кузьминым и Тартовым шла о разработке новых приборов для лечения раковых опухолей.

– Раков едим и от рака же излечение ищем, – попытался скаламбурить Тартов.

И тут, Кузьмин увидел сидящего в сторонке ото всех, как бы в нише, Лялькина! Горка разломанных креветок на блюдце говорила о том, что Геннадий Петрович сидит в ресторане по меньшей мере час. Сердце Виктора Васильевича подскочило и гулко ударило около горла.

– Погляди вон туда, Константин Романович, – Кузьмин кивнул головой в сторону Лялькина.

– Ну, мужик какой-то любитель креветок.

– Это Лялькин, профессор парапсихологии! – Тартов недоуменно посмотрел на Виктора. – Он сегодня читал у нас, в университете лекцию.

Пришлось Кузьмину рассказать кое-что из того, что мы уже знаем.

– Мы с Самойловым пытались найти его, поговорить по душам, что называется, а он вот оказывается где был.

– Это мы мигом. – Невесть чему обрадовался Тартов и направился к Лялькину.

Вначале он разговаривал с Геннадием Петровичем стоя, потом присел на свободный стул, а минут через пятнадцать, когда Кузьмин начал терять терпение, они вдвоем направились к нему.

– Вот, рекомендую, – сказал Тартов, представляя Лялькину Кузьмина.

– Физик, доцент, Кузьмин Виктор Васильевич.

– Профессор парапсихологии, экстрасенс… – и Лялькин запнулся на мгновение. Вы были на сегодняшней лекции?

– Да, – как провинившийся школьник ответил Кузьмин.

– Жаль: гвалт поднялся… – Сказал Лялькин.

– А как вы, это… стакан…? – спросил Виктор Васильевич.

– Стакан-то? Стакан я так… – Лялькин протянул руку.

Ни Кузьмин, ни Тартов не уловили момента, когда стакан с вином оказался на его ладони.

– Ловко! – восторженно прокомментировал Константин Романович. – Хорош фокус! А еще, что можете?

– Это не фокус, уважаемый, а овладение геометрией пространства-времени. – Лялькин откинулся на спинку сидения и закурил.

– Ну, да… – недоверчиво произнес Тартов и выразительно посмотрел на Кузьмина: «Мол, дурит нас мужик».

Однако уже через час, Лялькин очаровал обоих собеседников, показав им еще несколько фокусов с изменением «кривизны пространства-времени».

– Жаль, уходить нужно, – огорчился Тартов, вставая из-за стола. – Вот моя визитка, – он бросил на стол карточку и несколько крупных купюр и ушел.

То ли под воздействием спиртного, то ли еще по какой причине, но Кузьмин рассказал Лялькину о Ефимке. Ему в этот вечер хотелось рассказывать и рассказывать о себе, настолько Геннадий Петрович расположил его. Рассказ о Ефимке заинтересовал Лялькина и он предложил Кузьмину встретиться завтра, «в удобное для него время».

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПОСЛЕДНЕЙ ГЛАВЕ.

I

В феврале 2000-го года, меня вызвал к себе редактор Михаил Валерьевич, что он делал нечасто. Вызвал по телефону, и по тону его голоса я понял, что ничего хорошего мне этот «вызов на ковер» не сулил. Должен сказать, что чувствовал я себя в последнее время плохо. Мучила бессонница, а когда засыпал, то снились мне кошмары. Я попытался «лечиться» известным русским способом, принимать на ночь граммов сто пятьдесят водки, но очень быстро перескочил эту норму и в последнее время выпивал почти бутылку, оставляя на утро, на похмелку стопку – другую.

Так что причины для дурного предчувствия у меня были: скрыть вечерние попойки и, самое главное, последствия их – как-то: помятый вид, отекшее лицо и прочие прелести такого образа жизни, было невозможно. Однако речь Михаил Валерьевич завел не об этом. Обычно резкий в суждениях, он на этот раз мялся, справлялся о моем здоровье, но ничего не сказал о моих увлечениях водочкой.

– Черт его знает, – наконец выдавил он из себя, – чем ты не угодил Гарану «Великолепному»? Задолбил он меня, как дятел трухлявое дерево.

Так своеобразно Михаил Валерьевич отреагировал на мой недоуменный взгляд.

Я молчал, да и что я мог сказать? Я догадывался о причинах: сам совершил крупнейшую ошибку, попутал меня бес тщеславия, показал-таки некоторые главки из этой вот повести одному человеку. Еще раз подтвердилось давнее изречение: «что знают двое – знают все».

– Говорят, что ты что-то там накалякал, мемуары какие-то или расследование, не понял, – он вопросительно посмотрел на меня.

– Чепуха все это, Михаил Валерьевич. Ну, какие я могу написать мемуары, а уж тем более расследование? – попытался спустить этот вопрос на «тормозах».

– Не сомневаюсь, что чепуха, – откликнулся шеф, – но чепуха чепухой, а финансирование газеты мне перекрыли. Так что у меня выбор не велик: или ты, или семьсот тысяч в год.

Видимо, у меня было такое выражение лица, с каким в гроб кладут, да и, по сути дела, это означало мою финансовую погибель. Трудно себе представить, где в городе, найдет себе место опальный журналист. Вряд ли кто примет на работу даже в качестве ночного сторожа!