— Мне было семь. Я работал здесь, в кухне, и каноники так привыкли видеть меня, что вовсе не замечали, если вы понимаете, что я имею в виду. Когда шесть каноников — Мейсон, Дорвард, Хасилбек, Дисс, Пэстон и Барлей — вернулись с частью Истинного Креста, я подслушал их разговор. Я прокрался в дом собраний, где Хасилбек показывал аббату Личу
Рискуя, что меня застанут, я подкрался и открыл шкатулку. Внутри лежала старинная стеклянная бутылочка с позолоченной пробкой. Из-за матового стекла я не мог рассмотреть, что в ней находится. И, как брат Томас, я поднял бутылочку и открыл ее, постучал по ней, и на ладонь выпал посеревший кусочек дерева с темно-коричневым пятном. Каким-то образом я тотчас же понял, что это такое, и в благоговении замер. Не могу описать вам этого чувства даже сейчас.
Пока монах говорил, Фальконер почти вышел из лабиринта и теперь неумолимо направлялся к Ансельму. Он видел, как блестели глаза монаха, когда тот вспоминал, что держал в руке Истинный Крест, залитый кровью Христовой.
— Разумеется, тогда я не знал о проклятии тех, кто прикоснется к реликвии. Слухи в аббатстве начались только на следующий день, когда только что полученная реликвия исчезла, и ее никто больше не увидел.
Аббат Лич прочел предостережение, лежавшее в шкатулке, и запретил общине даже упоминать о ней. Он сам спрятал ее, а позже велел еще надежнее перепрятать масону, который перестраивал аббатство. Никто не догадывался, что кухонный мальчик тоже прикасался к реликвии. Зловещие последствия проклятия наполняли меня ужасом. Я был просто мальчишкой, но мое неосторожное любопытство уже обрекло меня. Обречены были и шесть каноников.
Теперь Фальконер смотрел на Ансельма, стоя у выхода из лабиринта.
— Но потом вы узнали, что те, кто прикоснется к реликвии, умирают только в том случае, если отказываются владеть ею, верно?
Голова в капюшоне согласно кивнула.
— Да. Поэтому она должна оставаться в аббатстве. Остальные этого не понимали. Но они уже были совсем старыми и не боялись смерти. Джон Барлей отдал бы ее Яксли просто, чтобы избавиться от нее, если бы я его не остановил. Он считал, что может пожертвовать остатком своей жизни, лишь бы избавить аббатство от проклятия. Но я еще хотел жить.
— А Удо Ля-Суш?
— Масон обнаружил, куда его предшественник спрятал реликвию по распоряжению аббата Лича. Позавчера я видел, как он раскачивался на плите. Он притворился, будто проверяет надежность плит, но я-то понимал, что он делает. Поэтому, когда он в следующий раз полез на башню проверять колокола, я столкнул его. Вы понимаете, реликвия не должна покинуть аббатство, иначе я погибну.
— Какая чушь! Уж кто-то, а вы-то это должны понимать. Именно вы убили шестерых каноников, а вовсе не реликвия. И не ее проклятие.
Фигура в капюшоне покачала головой и подняла трясущуюся руку.
— Тогда почему я поражен болезнью, которая изводит меня? — Он откинул капюшон, и Фальконер ахнул, увидев исхудавшее и посеревшее лицо Ансельма. Он просто таял на глазах у магистра.
— Будто крыса вгрызается в мои внутренности и не дает передышки ни днем, ни ночью. Не думаю, что еще долго смогу это выдерживать.
Он и в самом деле походил на живой скелет, который чахнет изнутри. Но цель у него была. Монах вытащил из-под рясы нож и, собрав все свои силы, прыгнул на Фальконера. Но он слишком ослаб и буквально упал на руки де Божё, когда тамплиер вышел из тени, где прятался. Несмотря на неудачу, с лица монаха не сходила блаженная улыбка.
— Стало быть, я проиграл. Но если бы мне выпала возможность еще хоть раз подержать в руках Истинный Крест — прикоснуться к крови Христовой — я бы принял ее с радостью!