Проклятая реликвия

Болдуин вместе с остальными рвался вперед, но именно тамплиеры прорвались сквозь многочисленную толпу. Болдуин увидел впереди Гийома де Божё. Тот побуждал своих людей к еще большим усилиям, потом поднял руку, и меч его был весь в крови и глянцево блестел, словно смазанный хорошим красным жиром, но вдруг споткнулся и исчез. Битва становилась все более жестокой, ни одна сторона не уступала. Тут сильный удар по шлему сбил Болдуина с ног, и он потерял сознание. Какой-то рыдающий человек оттащил его в безопасное место.

— Со мной все хорошо, — выдохнул Болдуин, очнувшись. В голове еще звенело, но самая худшая боль уже была позади. Он поблагодарил своего спасителя, но тот, кажется, даже не услышал его. Он смотрел на группу людей, которые медленно шли и несли тело.

— Ты видел это? Ты его слышал? Для нас не осталось надежды.

— Кого? — спросил Болдуин.

— Божё! Он сказал: «Я больше не могу. Я уже мертвец. Посмотрите, какая рана». — Неожиданно человек всхлипнул. Борода его сбилась на одну сторону, лицо сгорело под солнцем. Он посмотрел вверх и погрозил кулаком небу. — Иисус на небесах, почему Ты не помогаешь нам? Мы защищаем Твою землю!

— Болдуин!

Пинок по ноге заставил его раздраженно заворчать, но Болдуин открыл один глаз и без воодушевления посмотрел вверх.

— Чего ты еще хочешь? Неужели невозможно хотя бы минуту побыть одному, Саймон?

Его обидчик был мужчиной высоким, худощавым, лет тридцати пяти. Черты лица у Саймона Паттока были очень решительными, лицо загорело и обветрело, а волосы на висках начали седеть, но он все равно выглядел намного младше своих лет. Он посмотрел на своего друга, и глаза его загорелись лукавством.

Последние семь лет этот крепкий, грубый человек служил бейлифом в Лидфорд-Кастл, и ежедневные поездки верхом по вересковым пустошам, чтобы разбираться в спорах горняков из оловянных рудников между собой и местным населением сделали его сухопарым, как гончий пес. А сейчас его хозяин, аббат Роберт из Тэвистока, пожаловал ему новый пост. Он стал Хранителем порта Дартмут, и эта должность нравилась ему гораздо меньше.

— Хранитель Королевского Покоя, должно быть, устал после стольких напряженных дней? Он иногда даже вставал с зарей.

— Кое-кому приходится работать, чтобы заработать на жизнь, бейлиф. За последние несколько дней мне пришлось решить слишком много судеб, чтобы слушать всякую чушь от низших чиновников.

— Ого! Низших, вот, значит, как? — прыснул Саймон и дернул одеяла, которыми укрывался Болдуин.

— Забываетесь, бейлиф! — проворчал Болдуин. — Я — Хранитель Королевского Покоя, а на этой неделе я еще один из судей его королевского величества по рассмотрению дел заключенных. В моих руках и жизнь, и смерть, так что не зли меня.

— И не помышлял, — невинно ответил Саймон, подвигая табурет и усаживаясь.

Болдуин, высокий, плотный и широкоплечий мужчина, в последнее время начавший слегка толстеть, что-то буркнул, с сомнением рассматривая его. Ему было уже за пятьдесят, но годы отнеслись к нему по-доброму. У него были темно-каштановые волосы и карие глаза, и бородка, аккуратно облегавшая подбородок. Когда Саймон познакомился с ним, борода у него была черной, но теперь стала пегой, испещренной сединой. Седина проглядывала и в волосах, и Саймон неожиданно сообразил, что его компаньон на самом-то деле уже старый человек. Это осознание было тревожным. Он уже потерял многих друзей, и мысль о том, что можно потерять и Болдуина, оказалась болезненной. В желудке заворочался тяжелый ком.

— Я тебе не доверяю, — заявил между тем Болдуин и неохотно поднялся с кровати. Он вздрогнул от прикосновения прохладного воздуха и натянул на голые плечи льняную рубашку. — Эта неделя оказалась мрачной. Столько людей повешено!

— Они получили по заслугам.

— Да-да, это верно, но иной раз хочется повлиять на правосудие, — рассеянно бросил Болдуин. Перед его мысленным взором возникло лицо одного человека; он тогда подтвердил приговор двух других судей и отправил того на виселицу. В основном крестьяне не проявляли особых эмоций. Возможно, смерть казалась им концом жизни, полной тяжкого труда. А может быть, они были готовы к смерти, потому что видели столько умерших во время голода друзей и родственников. Несчастья и страдания становились такими привычными, что смерть казалась им облегчением.

Но это человек был молод. Рядом с его женой стоял их ребенок, еще ползунок. Он сосал большой палец и широко открытыми глазами смотрел, как решается дело его отца. Крестьянин посмотрел на них, и Болдуин увидел, как в его глазах набухают слезы. Никаких завываний или рыданий, они просто покатились по его щекам, и это заставило Болдуина помедлить и задуматься. Тут начала всхлипывать жена и заревел ребенок, и Болдуину показалось, что его сердце сейчас разорвется.