Проклятая субмарина (СИ)

Ах ты, сучонок! – завопил капитан и, забрав у своего подчиненного автомат, изрешетил стрелка. Он выпустил всю обойму. С неприятным чавканьем, все двадцать восемь патронов, вошли храбрецу в грудь, проделывая норы в теле все дальше и дальше, пока не прошили матроса насквозь. – Руку он на меня он поднял, щенок! – не унимался Рихард. – За дело, Милс! Твой подарок и так слишком затянулся! – прокричал он.

Двое немцев подхватили меня под руки и потащили к крупнокалиберному пулемету, установленному у рубки. Я брыкался, как мог, но толку от этого было мало.

Милс! Не будь девчонкой, ты же храбрый англичанин! Покажи мне смелость и отвагу своего народа! Пристрели парочку лягушатников, – захлебываясь слюной, кричал чертов капитан.

Французы жалобно всхлипывали, их сердца, наверное, колотились, как у маленького воробья, застрявшего в когтистых лапах дворовой кошки.

Пулемет развернули в сторону французского корабля, доживающего свои последние минуты вместе со своей командой.

Милс, если ты не нажмешь на курок, мы тебя пересадим к это корыто и расстреляем вместе с ними! И тогда, ты больше никогда не увидишь свою семью, о которой ты мне так тепло рассказывал, – издевался Палач. Ужас сковал мое сердце. Я не могу убить их!

ПРЕСВЯТАЯ БОГОРИДИЦА… МОЛЮ ВАС, НЕ ЗАСТАВЛЯЙТЕ МЕНЯ ДЕЛАТЬ ЭТО!!! –

вопил я отчаянно, так, как только мог. Мне засунули холодное дуло автомата в ухо и передернули затвор.

Милс, чертов засранец! Ты заставляешь меня нервничать! – взбесился капитан. В этот момент он напоминал мне пациента психбольницы.

Я вспомнил родной дом, жену и дочь. Руки тряслись и не слушались меня, ноги были ватными.

Мельком я взглянул на Оливера, он еще раз грустно кивнул головой.

Ну, чего ты тянешь, сосунок? – с этими словами этот сумасшедший подковылял ко мне и изо всех сил сжал мои руки своими на курке пулемета. Трость упала где-то рядом. Я закрыл глаза и закричал. Я не чувствовал слез, текущих по моим щекам, я не слышал звука падающих гильз. Я чувствовал только палец, давивший на курок. Капитан смеялся как умалишенный. Все перемешалось… Крики, всхлипы, пули, ошметки человеческих тел и древесины. Люди падали, как плюшевые игрушки с комода, – один за другим, послушно ложась рядом друг с другом. Когда я открыл, глаза Рихард уже отпустил мои руки. Пулемет перегрелся и дымился. Над остатками кораблями вздымалось облако крови, весь воздух казалось, был пропитан запахом смерти. Все были мертвы, в моих глазах до сих пор стоит картина – маленький брат и сестренка лежат, обнявшись, приподняв свои крохотные головы в небо. Стеклянные глаза открыты. Будто они вовсе не умерли, а просто лежат и любуются облаками. Меня вывернуло, я упал на колени и зарыдал.

Милс, ты тряпка, я ожидал от тебя большего, – бросил Рихард, проходя мимо и похлопывая меня по плечу. – Все равно мы классно повеселились, не так ли? – усмехнулся он. – Все на борт! Погружаемся!

Меня схватили под руки и потащили внутрь. А ЧТО БЫ СДЕЛАЛИ ВЫ? Что?! Задумайтесь, мать вашу, над этим! Меня ждет семья, маленькая пятилетняя дочурка и любимая жена! Они останутся сиротами, если я не вернусь! Что я еще должен был сделать, что?! »

Здесь запись обрывалась. Потом был небольшой рисунок двух женщин, точнее девочки женщины. Милс весьма неплохо в порыве эмоция набросал потрет своей семьи.

« Скорей всего сейчас 21 апреля, ночь

Я не ел сутки или больше – не было аппетита. Приходил Штайн с едой, пытался поговорить и хоть как–то оправдать случившееся, но я попросил его дать мне побыть одному. В глазах до сих пор стоял образ мертвых детей – брата и сестры, обнимавшихся, наверное в последний раз. Я все еще пишу, пока во мне есть силы. Ночь – такая штука, что порой помогает забыть горе. Вчера весь оставшийся день я пролежал, скорчившись на полу. Сегодня мне не легче, но разум вернулся в голову. Я себе этого никогда не прощу. Сара, Маргарет, папочка скоро уже будет дома…