Полина в то время всецело находилась под влиянием старшей и куда более опытной подруги, которая открыла ей больше тайн в отношениях мужчин и женщин, чем начинающая певица могла бы подсмотреть за кулисами Итальянской оперы... а также Французской и Английской. Девушка послушалась, отдала свою руку Луи Виардо – и, между прочим, никогда не пожалела об этом, хотя с годами даже Жорж Санд признала, что супруг блистательной Полины «печален, как ночной колпак».
С другой стороны, сделаешься тут печален, исполняя прихоти этой легкокрылой бабочки... столь же бессердечной, как всякое насекомое, и пытаясь упорядочить ее нелепую жизнь! Луи Виардо навсегда остался другом и покровителем жены, понимая и прощая ее даже в самые эпатажные моменты жизни, а Полина никогда не забывала, что если в других странах (например, в России) Луи – муж великой певицы, то для французов мадам Виардо – всего только жена мсье Виардо, то есть существо изначально второстепенное...
Кстати, если Жорж и Полина рассчитывали, что пост одного из директоров Grand Ope?ra откроет юной мадам Виардо путь на сцену Большой Оперы, то они ошиблись. В знаменитом театре началось яростное противодействие явлению новой звезды, которая обещала походя заткнуть за пояс всех примадонн вместе и каждую по отдельности. Луи подал в отставку, но и это не помогло. И именно в это нелегкое время пришло приглашение от тенора Рубини, который формировал состав Итальянской оперы в Петербурге.
Ну что ж, в Россию так в Россию. Если семье Гарсиа повезло в дикой Аргентине, то уж, наверное, Россия окажется достаточно дикой, чтобы там повезло семье Виардо...
О да, повезло. И степени этого везения не мог тогда вообразить никто – ни практичный, расчетливый Луи, ни Полина, мечтательная и пылкая, однако ничуть не менее практичная и расчетливая. Действительность, впрочем, превзошла самые смелые ее мечты.
Это восторженное стихотворение написал о молодой певице мало нам известный поэт Мятлев (автор, между прочим, строки «Как хороши, как свежи были розы в моем саду...», которая подвигла Ивана Сергеевича Тургенева на создание одного из прелестнейших его стихотворений в прозе).
Крупноватые черты лица и неказистая фигура певицы имели значение только в первые мгновения выхода ее на сцену: «Некрасива!» Но стоило ей повести огромными черными глазами, стоило запеть... «Божественна!» – был единогласный приговор.
«Меня всегда поражали ее черные испанские глаза – вот такие два колеса, – со смесью негодования и восхищения напишет о ней современник. – Да вся-то она была – «сажа да кости».
Как-то пела она романс Чайковского:
Когда она произносила слова «я стражду», меня мороз пробирал по коже, мурашки бегали по спине. Столько она вкладывала экспрессии. Ее глаза. Эти бледные впалые щеки... Надо было видеть публику!..»
На какое-то время Петербург просто-таки свихнулся на заезжей приме.
Доходило до смешного: увидев Полину в «Орфее» (а успех ее в опере Глюка был поистине грандиозен!), в облачении прекрасного поэта, в лавровом венке, с длинными темными локонами, некая девица из богатой семьи влюбилась в нее (то есть в него) и едва не зачахла от этой выдуманной, но очень сильной страсти. Полина с беспощадной изобретательностью вернула девушку из мира иллюзий в мир реальный, появившись перед ней в домашнем платье и папильотках. Влюбленная особа едва не захлебнулась в рыданиях – но рассталась со своим бредом.
Поэт и переводчик Н.В. Берг так описывал произведенное Полиной Виардо впечатление: