Проклятая

– Да нет. Около вашего главного подъезда сейчас стоят мои родители. Микеле Яннелло узнал, что я подала заявление, и сказал им, что мы должны его забрать. И вот мои родители стоят внизу и ждут.

Мы сидели в его кабинете на втором этаже. Капитан встал из-за стола и выглянул в окно – посмотреть, стоят ли на улице мои родители. Ну да, они там.

Потом он вернулся к своему столу и сел. Немного помолчал – может, минуту, а может, и меньше. Потом снова встал:

– Анна, а сама-то ты что собираешься делать? – Капитан обогнул свой стол и подошел прямо ко мне. Посмотрел мне в глаза. Его лицо было решительным, а взгляд – спокойным и твердым. Он стоял так близко. И ждал моего ответа.

– Знаете, капитан, я… Я не собираюсь забирать заявление. Хочу, чтобы делу дали ход.

Я всего лишь девчонка. Мне шестнадцать лет. И я бросила школу. У меня ничего нет. Да и я сама теперь – ничто. Но я устала, дошла до точки. До той точки, когда боль становится сильнее страха. И вот наконец настало время, когда пора сказать «хватит», широко открыть глаза и поставить на карту всю мою жизнь, хотя она, может, ничего и не стоит. Но назад я уже не поверну.

– Нет, капитан, я от своего не отступлю. И все объясню моим родителям. Вы уж извините.

Городок

Поросенок визжит. Ему вонзили в рыло острый крюк и тащат его, связанного, к наклонному деревянному настилу. Настил сделан с уклоном для того, чтобы кровь могла стекать в черное пластмассовое ведро. И все приходится делать очень быстро.

Двое мужчин кладут поросенка на стол. Забивают его. Разделывают. Льют на его розовую тушку кипяток и начинают соскабливать с него щетину. А потом каждую часть его туши разрежут, сварят, съедят. У нас это называют «свинским пиром».

Поросятину разделывают и готовят. Завтра у нас будет праздник, и мы полакомимся на славу.

Проснувшись и выйдя в сад, Анна увидела висевшее на веревке белье – оно было все в крови. С него капала кровь, оно все пропахло кровью. Сначала Анна ничего не поняла. Подошла поближе. Потрогала белье. И испачкала руку кровью. Она закричала, дернула веревку вниз… Рубашки и штаны полетели на землю. Анна начала их топтать и закричала. Она все кричала и втаптывала вещи в землю – только бы не видеть крови.

Да, но кровь-то уже собрали в ведро. Но вот только она этого не знала.

Поросенок визжит, и кровь по деревянному настилу стекает вниз.

Моя семья

Нет, я не забрала моего заявления. Можете себе представить, как прореагировал на это мой отец. И наверное, представляете себе, как плакала моя мама. До сих пор я рассказывала все, абсолютно все, ничего не скрывая, ничего не опуская и ничего не смягчая. Потому что речь шла обо мне, и только обо мне. Но вот мои родители – это совсем другое дело. И они прореагировали так, как прореагировал бы на их месте любой человек. Вы только представьте себе эти глаза. И эти слезы. И их страх. У меня-то самой страха никогда не было. А вот у них – да. Но ведь они правы. С их точки зрения правы. Я знаю только одно – что сейчас они со мной, на моей стороне. А вот это важно, только это. И я знаю только одно – что я не стала останавливаться.

То, что произошло потом, после того как я подала заявление, мне бы хотелось забыть. И те дни, и даже то, что было после этого.

Всего за несколько месяцев я потолстела на тридцать килограммов. Из-за стресса. Потому что я впервые осталась по-настоящему одна. И мне стало страшно.

Хотя было бы неправильно так говорить: ведь на моей стороне были карабинеры.

Я очень люблю своего папу, хотя почти никогда ему этого не говорю. Иногда мы с ним играем в карты. Или он провожает меня в бар, и мы покупаем себе мороженое.