Проклятье Йига

Осень выдалась аномально теплой, и кроме своей примитивной кухни Дэвисы довольно редко пользовались каменным камином, который Уокер соорудил с такой тщательностью. Нечто неестественное в горячих облаках пыли терзало нервы всех поселенцев, но больше всего — Одри и Уокера. Мысль о нависшем змеином проклятье и дикий бесконечный ритм далеких индейских барабанов образовали мрачное сочетание, которое усиливалось от любой дополнительной странности и необычности.

Несмотря на это гнетущее положение, после сбора урожая в некоторых домах прошли праздничные мероприятия; эти древние сельскохозяйственные ритуалы человечества вносили живую традицию в современный мир. Лафайет Смит, приехавший из области Южной Миссури и поселившийся в доме примерно в трех милях от Уокера, был весьма недурным скрипачом, и его мелодии немало способствовали тому, чтобы празднующие позабыли о монотонном рокоте далеких тамтамов. Подступил Хэллоуин, и поселенцы запланировали другое веселье — они знали, что это событие имеет гораздо более древнее происхождение, чем даже сельское хозяйство. Ужасный Шабаш ведьм доарийских эпох веками сохранялся в полуночной тьме тайных лесов и по-прежнему скрывался в смутных кошмарах под дневной маской комедии и света. Хэллоуин пришелся на четверг, и соседи договорились собраться на их первую пирушку в доме Дэвисов.

Только 31 октября началось похолодание. Утром небо заволокло серыми свинцовыми тучами, и к полудню непрекращающийся ветер сменился с иссушающего на влажный. Люди встревожились, так как они не были готовы к холодам, а старый пес Дэвисов Волк кое-как вполз в дом, чтобы занять место поближе к теплу. Но далекие барабаны по-прежнему гудели, так же как и белые поселенцы были не намерены отказываться от намеченного мероприятия. В четыре часа пополудни фургоны начали подъезжать к дому Уокера, и вечером, после запомнившегося всем барбекю, скрипка Лафайета Смита подвигла веселую компанию на гротескные пляски в большой заполненной комнате. Молодежь позволила себе различными милыми шалостями отдать дань сезону, и временами старый Волк подвывал в такт жалобным и визгливым звукам и каким-то особенно зловещим тонам пронзительной скрипки Лафайета — инструмента, которого он прежде никогда не слышал. По большей части, однако, этот многое повидавший ветеран спал, невзирая на торжество, поскольку у него давно прошел период активности, и в основном он жил во снах. Том и Дженни Ригби привели своего колли Зеке, но собаки не пообщались между собой. Зеке казался странно обеспокоенным чем-то, и весь вечер принюхивался к чему-то вокруг.

Одри и Уокер представляли собой превосходную пару, и Бабушка Комптон до сих пор любит вспоминать о том, какое впечатление произвел их ночной танец. Казалось, что их тревоги на время забыты; Уокер побрился, привел себя в порядок и выглядел на удивление щеголевато. К десяти часам все устали, и гости принялись обмениваться рукопожатиями и делиться мнениями насчет того, как хорошо они провели время. Том и Дженни полагали, что тоскливый вой Зеке, который он издавал по пути к фургону, был признаком того, что он не хочет ехать домой, хотя Одри сказала, что, должно быть, далекие тамтамы раздражают и его, поскольку после прошедшей вечеринки рокот барабанов звучал особенно ужасно.

Ночь была очень холодной, и в первый раз Уокер разложил несколько крупных поленьев в камине, засыпав их пеплом, чтобы они тлели до утра. Старый Волк подполз к яркому пламени и погрузился в свое обычное коматозное состояние. Одри и Уокер, слишком уставшие, чтобы думать о каких-то заклинаниях или проклятьях, свалились на сколоченную из сосны кровать и уснули прежде, чем дешевый будильник на полке отсчитал три минуты. А издалека ритмический грохот дьявольских тамтамов по-прежнему разносился холодным ночным ветром.

Доктор Мак-Нилл в этом месте прервался и снял очки, словно расплывшиеся очертания окружающего мира сделали его воспоминания яснее.

«Вскоре вы поймете, — сказал он, — что мне довольно сложно собрать в памяти воедино все, что случилось после ухода гостей. Это было давно, но, тем не менее, я все же попытаюсь вспомнить». Спустя секунду молчания он возобновил рассказ.

Одри приснился ужасный сон про Йига, который явился к ней в обличье Сатаны, каковое она видела на дешевых гравюрах. Он являл собой настолько ярко выраженное воплощение кошмара, что она немедленно проснулась, обнаружив, что Уокер уже бодрствует и сидит на постели. Казалось, он внимательно прислушивался к чему-то и шепотом призвал ее к молчанию, когда она принялась спрашивать, что пробудило его.

«Слушай, Од! — выдохнул он. — Ты не слышишь, как что-то поет, гудит и шуршит? Тебе не кажется, что это похоже на сверчков?»