Проклятье тирольского графа (СИ)

Я распечатала пачку и нагнулась к его коленям. Я гладила его ноги, двигалась вверх и вниз. Я старалась быть нежной, очень нежной. Чтобы он забыл своего Лёнечку, Китосика с Наташей и со всеми его шутками, и конечно, чтобы забыл эту курву Светку. И вот он уже перестал принадлежать себе. Он был только мой.

В какой-то момент я вдруг почувствовала, что машина сбросила скорость и стала ехать немного неуверенно. Я подняла глаза и встретилась взглядом с таксистом. Он смотрел на меня в зеркало заднего вида и нервно облизывал губы. Вот тут меня и охватило то жгучее и немного сладкое чувство стыда.

— Следите лучше за дорогой, — я постаралась вложить в свой голос максимум ласки и заботы.

— Да, братан, не отвлекайся. И нас не отвлекайся, — Стас запустил руку в карман и дал водителю бумажку.

Я продолжила играться со Стасом.

Однако, раза два замечала, как таксист украдкой смотрит на нас.

Всё, повспоминали, хватит. Я сбросила с себя одеяло и отправилась в ванную, приводить себя в порядок.

Через полчаса в номере было убрано. И Юля нового образца, заплетённая в "драконью" косу, отправилась вниз.

Дворецкого как всегда на месте не было. Я поглядела на себя в большое зеркало у входа. Спортивный костюм с широкими лампасами, уверенные движения, решительный взгляд. Вся такая — "Убить Билла 3", не меньше.

Я достала с бедра воображаемый пистолет, прицелилась в зеркало. Пуф! Пистолет покрутился вокруг пальца на таком специальном колечке, что бывает у всех пистолетов, и отправился в кобуру.

А Юля покрутилась ещё немного у зеркала и отправилась на завтрак.

Столы в обеденном зале были сдвинуты ближе к стенам. И лишь один располагался по центру. Отутюженная скатерть утопала в вышитых розах.

«У кого-то слишком много свободного времени!» — вспомнились мамины слова. Так она обычно говорила бабушке.

Я села за стол, провела пальцами по розовым кустам. Бабушка очень любила вышивку. Она придирчиво выбирала ткань, покупала, доставала и выменивала мулине. Потом неторопливо раскладывала на столе все эти богатства, ножницы, напёрстки, игольницы. Она продёргивала нитки для мережек. А я сидела и не могла дождаться, когда из-под её пальцев покажется первый цветок. Мама считала вышивку «буржуйской блажью» и переводом денег на материалы. «Денег на еду не хватает. Лучше бы вязала. Варежки на рынке в лёт уходят!» «Оголодала, гляди-ка», — ворчала вполголоса бабушка и сворачивала неоконченную картину.

Но запах завтрака настойчиво щекотал ноздри и воспоминания о бабушке отошли на второй план.

Я вот точно оголодала. А что удивляться, ужинать вчера сама отказалась, а после ещё и ночь с Геркулесом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Главное, не переедать, — дала я себе установку и взялась за вилку.

На столе, среди розочек стояла плоская тарелка. В ней, как мне показалось, был выложен горкой десерт из четырёх аккуратных румяно зажаренных шариков. К краю тарелки приткнулся соусник. В центре стола стоял стеклянный кувшин с тёмным напитком, высокий стакан и бутылочка минералки.

Я взяла соусник, щедро полила тягучим кремового цвета соусом. В воздухе тут же появился подозрительный запах чеснока. Я обмакнула вилку в соус и попробовала его на вкус. Сомнений быть не могло — чеснок! А ещё — перец и майонез! Недоделанный официант перепутал соуса! Я бросилась спасать десерт. Убрала майонез с румяной горки, отодвинула испачканные шарики в сторону, отломила кусочек чистого, поддела его вилкой и отправила в рот.

Это было ужасно! То, что я приняла за десерт, оказалось запечённым тестом с кусочками сала. Ну, чёрт возьми!

Глава 26

Они что, войны хотят?! Будут им военные действия! Я налила в стакан тёмной жидкости и осторожно попробовала её. Жидкость оказалась чёрносмородиновым морсом. Причём настолько сладким, что пришлось разбавлять его минералкой.

Я схватила тарелку и понеслась на ресепшен.

Старик уже успел куда-то сгонять и теперь снимал с себя тёплую куртку.

— Что это? Что? — на двух языках спросила его я. Впрочем, не спросила, а прокричала.

— Шпеккнёдель? — старик снял очки.

— Шпек, шпек! — я звякнула тарелкой о стойку.

— Шпек? — он встал, наклонился над тарелкой и с минуту внимательно её изучал. — Гут шпек! — подытожил он.

— Вы хотите, чтобы всё это сало отложилось у меня на боках? Вы хотите, чтобы я в дверь перестала пролазить?!

Старик надел очки, ещё раз посмотрел на кнёдли и снова заверил меня:

— Гут шпек!

— Гут? — я ударила кулаком по стойке.

Тарелка подпрыгнула. Верхний кнёдль сорвался с горки и отлетел прямо в лежавшие на столе бумаги.

— О, майн Готт! — взревел старик стал стряхивать жирные куски на пол.

— Гут шпек! — передразнила его я. — Гут, — и отправилась в номер.

Ничто так не поднимает настроение как мелкая месть.

Довольная собой, я оделась потеплее и отправилась на прогулку.

Старый херр был занят устранением следов шпека. Когда я подошла к стойке, он вздрогнул и спрятал документы в ящик стола.

— Ключ! — я протянула ему деревянный брелок с ключами.

Он взял их осторожно, как ёжика, заболевшего лишаём.