Проклятье Жеводана

Злиться на диковатую грубость мне не было никакого толку. Его простецкое отношение могло сыграть на руку. Этикет, расшаркивание ножкой, обутой в бархатные туфли с большими пряжками и бантами остались там, за морем, в далеком и мною ненавистном Версале. Воздух тут стоял морской, разгоряченный ужасающе щедрым южным солнцем, совсем никак не походил на затхлые болота Версаля, полные комарья и мошек.

– Если и воровать, то отчего кости, а не мясо? – спросил я.

Жан улыбнулся, почесывая затылок, и посмотрел на море.

– Ты скоро обгоришь под этим солнцем. И вообще, тебе тут не место, – ответил Жан, вставая с валуна.

Вот примерно чем-то таким выливается любое христианское деяние на моей памяти.

– Береги себя, – ответил я и собирался было уйти, как Жан резко вцепился мне в плечо.

Наши взгляды встретились, и меня пробрало до дрожи.

– Тебе тут не место, – повторил Жан, и голос его сделался низким, он рокотал басом.

Первая мысль, бежать, тотчас же смолкла. Холодная молния полоснула мой разум, в одно мгновение оживив все слова о пропаже европейцев.

– Ты что-то знаешь? – спросил я, стараясь распознать, о чем именно меня предостерегает Жан.

Догадка заставила его отступить. Его живой подвижный взгляд окинул весь рынок, шустро бегая из стороны в сторону.

– Я знаю, что людям вроде нас тут опасно, – произнес Жан.

– Вроде нас?.. – переспросил я.

– Возвращайся домой, пока не стало слишком поздно.

– Я здесь, чтобы узнать, что происходит с людьми вроде нас. Мы в опасности? – спросил я.

– Ты – да, – усмехнулся долговязый.

Он потянулся и так быстро нырнул в базарную толпу, что я не успел ничего сказать. Вскоре его высокая фигура последний раз мелькнула, прежде чем он скрылся в проеме низкой арки. Жан наклонился, и тень поглотила его.

– Этьен!

Окрик кузена заставил очнуться и даже припомнить, что мы пришли вместе и нам обоим одинаково необходимо воротиться во дворец.

* * *

Ответы были там, на восточном утесе, который виднелся самым-самым краешком отсюда, с балкона дворца Шафака. Сердце бешено билось. Еще днем виной тому я бы назвал жару, но солнце уже зашло, а мое тело омыли от пыли, пота и грязи холодной водой. Теперь мои мучения были не от моей северной природы и не оттого, что моя кожа так скверно обгорела.

Мне не давали покоя мысли о далеком чернеющем мысе. Жалкий вид бродяги, как и его отшельничество говорили о том, что живет он не столь припеваючи. Скорее всего, он скрывается где-то там, на черном утесе, от своего прошлого. Сейчас было важно одно – Жан знает, что случилось с нашими людьми.

В конце концов, меня обуяла доселе неведомая мне решительность. Этот мясник-отшельник, конечно же, неспроста так боязливо озирается среди лукавых черных глаз алжирцев. Пройдоха Жан точно не будет подставляться на улице, где в каждой тени может поджидать изогнутый клинок.

Я знал, что за ответами мне надо идти туда, на черный восточный утес. Если Жан увидит кузена, отца, любого моего спутника – он исчезнет, как призрак на рассвете, а вместе с ним исчезнут и ответы. Сглотнув, я метнулся к своему баулу и быстро развязал его и достал пистолет. Явиться безоружным – конечно, глупость, но идти с гордо поднятым пистолетом в гости к незнакомцу – идея тоже довольно скверная. Пришлось переодеть мягкие туфли на высокие сапоги, чтобы было куда спрятать эту скромную меру самообороны.

Теперь оставалось лишь улизнуть незамеченным из дворца. Отец и кузен не поймут моих намерений, ведь они не видели Жана, не слышали его предостережений. Я должен разыскать правду для нас всех, и по великому счастью мне в этот раз даже не придется никому врать, а всего лишь оставить до поры до времени в неведении. Я не успел так быстро изучить расположения залов, входов и выходов, не говоря уже о том, как часто и какими путями ходят слуги и стража. С другой стороны, прямо у меня под носом был выход на балкон, от которого так великодушно веяло ночной прохладой. Поддавшись на безмолвный уговор манящей южной ночи, я вышел и оказался под роскошным небосводом. Представ перед таким великолепием, невозможно остаться прежним. На коже выступили мурашки. Как только я припал к перилам, все же отведя взгляд от роскошного богатства ночи, быстро понял, что прыгать было высоковато. Для атлета вроде моего кузена, может, и не проблема вовсе, но не для худого болезненного юноши, как я.

Опустив взгляд, я стал рассматривать решетку под перилами. Проверка на прочность прошла успешно: один-единственный жалобный скрип немного смущал, но не настолько, чтобы отказаться от прежнего намерения.

Я перелез через перила, слез по решетке, пока узор позволял цепляться за него, и спрыгнул в сад. Падение пришлось жестче, чем ожидалось, но мягче, чем могло бы быть. Быстро отряхнувшись, я огляделся в сгущающихся сумерках. Свидетелей, по крайней мере зримых, я не обнаружил, и путь к воротам был чист. Благо изнутри они открывались довольно легко. Оказавшись снаружи, я лишь немного прикрыл двери и, не теряя времени, поспешил вниз по южным улицам.