Проклятье живой воды

Она почувствовала тянущие ее куда-то руки. Перед глазами все потемнело. Странно, должен ведь быть свет. Она же умерла. Или нет? Ее мешком перевалили через стену, девушка упала, ударившись коленкой. Мертвые или умирающие ведь не чувствуют боли. Или чувствуют?

Валяться на земле и переживать ей не дали. Дернули за руку и куртку:

— Как вы, мисс? Живы? Идти можете?

— Не знаю, — слабо пролепетала девушка. — В меня, кажется, попали…

— Черт. Руками двигать можешь? — это был голос Гарольда, который трясущимися руками ощупывал ее плечи и бока. Мэгги хотела уже возмутиться — мол, как вы смеете меня трогать? — но потом вспомнила, что Гарольд учился на врача, и вообще, они в одной лодке и не стоит тратить время на выяснение отношений.

— Наверное… — она оперлась на его руку, выпрямляясь.

— Держись.

Ее сильным отчаянным рывком не очень-то бережно забросили на спину. Мэгги вскрикнула, сомкнула руки на шее спасителя. Тот рванулся прочь, сломя голову. Вслед несколько раз выстрелили, по счастью, мимо, потом послышался голос:

— Вернитесь, неразумные. Назад, если вам дорога жизнь. Вы погибнете. Вернитесь, иначе мы… — остальные крики потонули в топоте ног и шуме ночи.

Но беглецы уже вломились в заросли ближайшего кустарника и помчались прочь, не разбирая дороги.

Мэгги все ждала, что будет погоня. Не может не быть. Они же удрали из общины. И удрали явно не с пустыми руками. Их должны вернуть и примерно наказать. Так всегда бывает. Беглецов всегда возвращают и всегда наказывают, ибо, где бы ты ни был и как бы ты ни жил, обязательно находится кто-то, кто уверен, что лучше тебя знает, где тебе надлежит быть. И этот кто-то зорко следит, чтобы ты не переступил границ, которые придумали для тебя. Свобода на то и существует, чтобы ее ограничивать.

Но погони все не было. Только далекие крики: «Вернитесь, хуже будет.» — и еще несколько выстрелов. Впрочем, все мимо — в темноте за кустами и не попадут. Но какой в этом смысл, если она уже…

Когда поняли, что никто за ними не гонится, остановились на первой же прогалине. Вокруг стеной стояли кусты, через которые приходилось продираться, ломая ветки, так, что, наверное, их услышал и глухой. Руки, державшие Мэгги, разжались, и девушка сползла на землю. Рядом, тяжело дыша, на колени опустился сэр Джеймс. Гарольд на ногах удержался, но согнулся пополам, упираясь ладонями в колени.

— Да, это… — прохрипел он, жадно хватая ртом воздух, — не в кабинете… бумажки… заполнять… Это… это…

— Все целы? — сэр Джеймс поднял голову.

— Не знаю, — Мэгги попыталась выпрямиться, но руки дрожали. — Кажется, меня зацепило.

— Куда? — Гарольд придвинулся ближе. Все-таки из троицы врачом был именно он.

— В спину.

— Черт. Снимай сумку. Я попробую…А, да что там…

Он волновался, руки тряслись, поэтому сумку снимали в шесть рук. После чего Мэгги стали не столько осматривать — в темноте много ли увидишь. — сколько ощупывать. Девушка напряглась, готовая отбиваться от похотливых мужских рук. Пару раз все-таки не выдержала и лягнула, после чего Гарольд вскинул ладони:

— Да вы целы, мисс.

— Но я чувствовала, что в меня стреляли и…

Черт.

Неужели, попали в сумку? Там же эликсиры, препараты…

Девушка рывком подтянула к себе сумку, вскрыла ее, сунувшись внутрь. Так и есть. Несколько склянок разбилось, их содержимое вытекло и перемешалось. Она в одночасье лишилась почти всех реактивов и химикатов. Только на дне двух пробитых склянок уцелело немного реактивов, буквально по нескольку капелек. Правда, остались целы и невредимы самые ценные, завернутые в суконные чехлы и уложенные на дно. Но это скорее потому, что пуля попала не в них. И пустых пробирок для образцов осталось едва половина — остальное пришлось осторожно, чтобы не пораниться о мелкие осколки, вытряхнуть из сумки на землю.

Мужчины молча наблюдали за ее действиями.

— Все плохо? — подал голос Гарольд, когда Мэгги закончила разборки и, кое-как протерев уцелевшие пробирки и склянки, сложила их обратно, постаравшись понадежнее закрепить те, в которых уцелели остатки реактивов.

— Ну… могло быть и хуже. Но радости все равно мало. У меня вытек почти весь формалин, так что вряд ли получится взять образцы тканей на анализ. Если и возьмем, то не уверена, что сможем сохранить до возвращения. И марганцовый калий тоже…хм… — она подняла ладонь, которая испачкалась в вытекшем ярко-малиновом растворе. Вернее, таким он должен быть при свете дня. Сейчас ее руки казались черными. — А еще мы лишились опия. Так что одурманивать мутантов, чтобы взять образцы, будет нечем. Я уж молчу про то, что половину анализов я теперь не смогу провести на месте. Нечем.

Сэр Джеймс тихо выругался, но тут же оборвал сам себя:

— А хорошие новости есть?

— Кое-что уцелело. И у нас все равно есть, где хранить образцы.

— Что уцелело?

— Это я скажу только днем. В темноте трудно прочесть надписи на пузырьках. Да и некоторые оказались залиты раствором марганца и их почти не разобрать.

— Такие лучше выкинуть, — посоветовал Гарольд. — Еще перепутаем ненароком.

— Я сама разберусь, хорошо?