Проклятье живой воды

Судьба тех, кто заразился и стал мутантом, была одна. С тех пор, как такие случаи перестали быть единичными, прошло много времени. Стали взрослыми те дети, которые, затаив дыхание, бегали смотреть на самых первых «уродов». С тех пор было принято несколько законов, предписывающих изолировать мутантов от общества. Их увозили — на лечение — в неизвестном направлении, выплачивая родственникам компенсацию. Но деньги не заменят человека. Тем более что никто не говорил о пожизненной выплате семье, потерявшей единственного кормильца. Самое большее, на что можно было рассчитывать — на двести фунтов стерлингов. И никто никогда не гарантировал, что вы еще хотя бы раз увидите близкого человека. О тех, кого увозили чистильщики, семьи не знали ничего. Где они? Живы или нет? Есть ли надежда на выздоровление? Ходили слухи о каком-то лекарстве, но тут же добавляли, что помогает оно далеко не всем, так что применять его массово не торопятся. А пока заболевших мутантов предписывалось… сдавать. Как говорится, от греха подальше. Ибо мало того, что эти уроды ужасно выглядели — вместе с человеческим обликом они теряли и человеческую душу, а также память. Мутанты не узнавали никого, забывали даже свое имя и нападали на людей. При этом убить их самих было чрезвычайно трудно. Даже пуля, выпущенная в голову, не всегда могла остановить чудовище. Обезглавленное тело или туша с пробитой насквозь грудной клеткой еще вполне могли натворить бед. Поэтому, «хочешь жить — избавься от мутанта.»

Такой лозунг нет-нет, да и попадался Верне Чес на глаза, когда она разносила белье заказчикам. Женщина всякий раз вздрагивала, невольно втягивая голову в плечи, как будто сама была мутантом. Но кто же знал, что беда подкрадется с неожиданной стороны?

Казалось бы, чего проще? Пока Виктор, умытый, лежит на постели в беспамятстве, скоренько сбегать на угол, где часто дежурит полисмен. Сказать всего несколько слов: «У меня дома мутант.» — и отойти в сторонку. Полисмен знает, что делать. Он вызовет чистильщиков, те оцепят дом, войдут внутрь и…

И заберут Виктора. А она получит двести фунтов стерлингов как компенсацию. Да, может быть, еще десяток шиллингов за то, что донесла. Как просто. И ведь находились те, кто так поступает. Потому что не всякий может выдержать, когда родное существо превращается в неразумное чудовище. Но разве для того, чтобы превратиться в чудовище, обязательно терять человеческий облик?

Скрипнула кровать, вырывая женщину из раздумий. Она встрепенулась, вскакивая и прижимая руки к груди. Страх волной поднялся в душе, когда она заметила, что тело на постели шевельнулось. Вот сейчас существо встанет и…

— Ма-ма…

Верна вздрогнула. Рванулась было к двери, но заставила себя остановиться. Сделала осторожный шаг к постели. В комнате царил ночной сумрак — пока возилась с телом сына, стемнело, а зажечь огонь она забыла. Теперь во мраке на кровати шевелилось… нечто.

— М-ма… — тихий стон, полный боли и страха. Стон ребенка.

И Верна решилась. Сделала еще один шаг, протягивая дрожащие руки:

— Сынок?

Существо шевельнулось. Медленно, через силу, повернуло в ее сторону голову. Из-за уродливо вздувшегося лба она казалась неестественно огромной и напоминала львиную морду. Блеснули глаза. В них светился… разум?

— М-ма…

Голос чужой, низкий, утробный. Не голос — мычание быка. Но это был голос ее сына. Это он, скрытый под стремительно меняющейся оболочкой, взывал к ней.

— Я здесь.

Существо протянуло к ней… да, пока еще руки. Оно пока еще сохраняло человеческий облик и вызывало больше жалость, чем ужас и отвращение. А темнота скрадывала ужасные подробности, помогая смириться с произошедшими переменами.

— М-ма-ма.

Было заметно, что слова даются ему с трудом — вместо остальных с губ сорвалось какое-то бульканье. Но эта жалкая попытка заговорить сделала то, что не смогло остальное. Оно сломало хрупкий лед, уничтожило страх и отвращение, и Верна Чес бросилась к распростертому на постели существу, обнимая и чувствуя, как горячее, твердое, словно камень, тело прижимается к ней. Обняла, погладила по спутанным волосам:

— Я здесь, малыш. Мама здесь. Мама всегда будет с тобой, что бы ни случилось… Слышишь, сынок? Слышишь, Виктор?

Человекоподобное существо, еще сохранявшее фигуру и черты ее сына — губы, подбородок, цвет глаз и волос — отчаянно и доверчиво прижималось к ней, вздыхая и что-то неразборчиво бормоча.

Арчи сам не помнил, сколько времени провел в трюме. Больше трех дней, это точно. Дебаркадер все это время шел вперед, ни разу не ложась в дрейф. Утомленный долгим путешествием, мучимый голодом и жаждой — кормить пленника его враги то ли забыли, то ли не желали нарочно — Арчи порой забывался тревожным мутным сном. Просыпался от жажды, голода, позывов в туалет, а также того шума, который невольно производили его товарищи по несчастью.