Проклятье

Рядом, у жилой многоэтажки, светились фонари, и прохожие двигались — как в театре теней — кто с собакой на поводке, кто с сумками, кто налегке. Маша наблюдала за всем этим мельтешением отстранённо, прикрыв глаза. Она впервые поняла, как сильно устала.

Внутри всё гудело от напряжения, как будто дрожали высоковольтные провода. Хотелось обратно, в общежитие. Нет. Маша зажмурилась и пощупала свои ощущения. В архив. Архив был самым «чистым» помещением на её памяти. То, что жило в старом доме, утомило её настолько, что не хотелось не только работать. Не хотелось чувствовать.

Она не смогла бы точно сказать, сколько времени провела, сидя на подоконнике, а очнулась от того, что в комнате зазвучали шаги. В мутном полумраке Маша различила силуэт Мифа и запоздало испугалась.

— Да, не поддаётся нам эта штука, — сказал он весело. — Ну и ладно. Пусть. Давай руку.

Его оживление не успокоило Машу, наоборот, насторожило ещё больше.

— Помните, вы сказали, что у нас есть время только до пятницы. Сегодня пятница. Мы сюда больше не поедем?

Миф остановился в шаге от неё. Свет далёких фонарей отражался в его очках, и казалось, что посреди комнаты над полом висят два огонька.

— Ты устала, да? Это понятно. На счёт твоего вопроса — не знаю, как выйдет. Возможно, я поеду один. Возможно, тебе самой захочется вернуться сюда. Посмотрим.

Маша передёрнула плечами вместо ответа. Тупая боль в затылке мешала думать непредвзято. Она представила себя со стороны, как мог бы её видеть Миф — чёрная тень на подоконнике, против уличного света. Она представила себя, как могли бы увидеть случайные прохожие, если бы ей взбрело в голову рассматривать старый дом, а не проскакивать мимо на предельно возможной скорости — чёрная тень в оконном проёме. Вот так и рождаются байки о призраках.

Она протянула Мифу руку, сама не понимая, зачем. Не таким уж и высоким был этот подоконник. Его пальцы оказались сухими и прохладными, за них было очень хорошо держаться. Очень надёжно.

Маша понятия не имела, почему вдруг оказалась к нему так близко, что ладони скользнули по свитеру — мимо расстёгнутой ветровки. Она не успела подумать, что это. Она успела только почувствовать острый укол страха и — такой же острый — приступ восторга, который на грани с отчаянием.

Миф её поцеловал, и Маша ощутила его руку, лежащую у неё на затылке, шершавость его свитера под своими ладонями. На мгновение стало очень тепло.

Он оторвался от неё, словно не хватало воздуха, и прижал снова. Даже если бы Маша решила сопротивляться, она бы не смогла. Но она и не решила. Миф, запутавшись пальцами в её волосах, скользнул губами к виску, потом к уху. Его дыхание защекотало Маше шею.

— Я тебя проклинаю, — прошептал он ей прямо в ухо, обдавая лихорадочным теплом.

Мгновение Маша не могла пошевелиться. Миф всё ещё обнимал её, но теперь уже в его объятиях была одна видимость. Хрупкое наваждение — дёрнись и всё рассыплется. Её руки затряслись.

Маша оттолкнула от себя Мифа и отлетела сама, обратно, к подоконнику, так что спиной врезалась в полуобвалившийся косяк. Она жадно втянула холодный воздух, пальцами проскребла по оконной коробке. Нужно было обернуться и снова посмотреть на него, но Маша не могла себя заставить.

Нужно было обернуться. Там, за её спиной, в полумраке комнаты горели два янтарных огонька.

— Хватит, — отчётливо спокойно сказал за её спиной Миф. — Истерик не надо. Не здесь, по крайней мере. Пойдём.

Она не чувствовала физической боли. То, что напугало Машу больше всего, было сродни и страху, и отчаянию, но болью это не было совершенно точно. Осторожно, опираясь на подоконник, она повернулась в сторону Мифа. Два рыжих огонька горели в центре комнаты.

Она не могла ничего сказать, слова просто не рождались внутри. Истерика законсервировалась там, как закатанная в банку рыбёшка. Миф взял Машу за руку и вывел из дома. Пока он шипел, разыскивая ключи по карманам ветровки, она покорно стояла рядом, мысль была всего одна и простая донельзя: «Холодно».

Дул северный ветер, обтрясая последние листья с деревьев. На улицах уже не было прохожих. Маше показалось, что всех людей просто стёрли с лица этого мира, как будто гигантским ластиком. Или она сама попала в другой мир, в совершенно пустой, тёмный мир.

Миф всё время смотрел на часы. Пока они ехали — когда останавливались на мигающих впустую светофорах, пока неслись по вымершей трассе — каждую минуту он дёргал манжет рубашки. Маша дышала на стекло и наблюдала, как растекается по нему запотевшее облачко.

Она не хотела спрашивать Мифа, куда он её везёт. Видела сама, что в общежитие: мимо летели незнакомые офисные здания — тёмные, круглосуточные магазины — в них теплился свет. Миф почти не разговаривал с ней, хоть иногда Маше казалось, что ему очень хочется заговорить. Он оборачивался к ней, открывал рот и тут же кривился.

— Холодно? Печку включить?

Она молчала. Она не могла заставить себя говорить. Вокруг всё плавало, словно в сиропе.