Китбуга взревел от ярости и боли, когда узнал о гибели своего лучшего друга. Он прогнал Архая, который принес эту черную весть, поднял тумэн и сам повел его к Тиру и Сидону.
Услышав топот многих тысяч коней, Анастас вылез из своей пещеры. Он долго смотрел вслед удаляющемуся войску, и слезы катились по его впалым щекам.
— Я приведу на тебя, Тир, лютейший из народов, — шептал монах сухими, потрескавшимися от жажды губами, — и они обнажат мечи против красы твоей… Сделаю тебя городом необитаемым… Низведу к народу, давно бывшему, и помещу тебя в преисподней… Ибо возгордилось сердце твое…
Анастас уже знал о случившемся, и теперь на его глазах исчезала последняя надежда на освобождение Святого града. Он не успел сказать монгольскому туманю главного, что надо уметь прощать врагов своих и тогда Господь явит Свою милость.
О, Баальбек, город безумцев, низвергнутый в прах! Твои цари вздумали построить Храм до самого неба, и были наказаны. Ты снова искусил воинов Креста, и они стали убивать друг друга.
Анастас упал на каменистую землю и долго лежал так, прозревая будущее. Он видел тень полумесяца над зелеными скутарийскими холмами и желтую найманскую степь, оплакивающую своих сынов. Напрасно в зарослях камыса кричат белые лебеди, и воет волчица на остроглавом кургане. Проклятие Баальбека легло и на кочевья найманов.
Господи, прости и помилуй грешного раба Твоего!.. Анастас вдруг понял, что нельзя силой вернуть утраченное. Ему захотелось сказать об этом монгольскому туманю, но тот был уже далеко отсюда…
Рыцари Тира не ожидали, что расплата придет столь скоро. Они не сумели организовать оборону города и в ужасе устремились к Сидону, однако повсюду натыкались на монгольские сабли и копья.
Китбуга приказал не брать пленных. И скоро все погребальные камеры Тира были завалены трупами несчастных франков, а на том месте, где погиб Донай, вырос курган из отрубленных голов.
Монголы разрушили и сравняли с землей городские укрепления и двинулись к Сидону. Все живое в ужасе разбегалось перед ними.
Жюльен не решился выйти в поле. Его храбрость распространялась только на купеческие караваны и беззащитные сирийские деревни.
Рыцари считали монголов дикарями, которые не умеют штурмовать города. Они надеялись отсидеться за высокими стенами. Велико же было их удивление, когда в стане степняков появились тяжелые осадные орудия. Многие тогда поняли, что им не уйти из Сидона живыми и стали просить у Жюльена разрешения на вылазку, однако сиятельный герцог не позволил рыцарям умереть с честью. В его голове уже созрел коварный план.
Китбуга окружил Сидон баллистами и катапультами и стал забрасывать город огненными стрелами и горшками с зажженной нефтью. От первых же выстрелов вспыхнули ветхие кварталы ремесленников в нижней части города. Напрасно защитники Сидона пытались сбить пламя водой. Огонь бушевал повсюду. Рыцари поняли, что им не удержаться на городских стенах и стали отходить к замку. Они даже не знали, что Жюльен уже давно покинул их. За тысячу золотых генуэзцы взяли его на свою галеру и отвезли в замок тамплиеров.
Жюльен был настолько напуган, что на все вопросы храмовников отвечал только одно:
— Они не знают пощады…
ВЕТВЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
«Они не знают пощады…»
Рыцари с презрением смотрели на Жюльена, который не мог сказать ничего вразумительного.
В большом тронном зале тускло горели свечи, оставляя на черном дубовом столе узкие дрожащие тени. За ним собрался весь цвет ближневосточного рыцарства. Здесь были граф Омонт Нормандский, Вильгельм Силезский, герцог Антэн Тулузский, братья Ордена Святого Иоанна Иерусалимского, князья Ливана и Антиохии, магистр Тевтонского Ордена благородный Ульрих фон Гауфштафен, Великий патриарх Ноя, рыцари королевского ковчега и гроссмейстер Ордена Тамплиеров Клермон-де-Малэ.
— Герцог пошел против воли Совета, — сурово произнес магистр Тевтонского Ордена благородный Ульрих фон Гауфштафен. — Монголы — наши союзники, а Жюльен вероломно напал на них и убил много людей. Это может привести к большой войне. Я требую наказать Жюльена.
— Нужно выдать его монголам, — воскликнул могучий и бесстрашный Вильгельм Силезский. — Он поставил под удар все наше братство.
Вильгельма Силезского уважали и боялись. Не раз случалось, что он в одиночку бросался на толпы сарацин и обращал их в бегство.
От страха Жюльен вжал голову в плечи. Сейчас его могли спасти только те, кому до начала рыцарского Совета он успел заложить развалины Сидона. Герцог не ошибся в своих расчетах.
— Бороться с магометанами с такими союзниками, как монголы, то же, что изгонять беса силою Вельзевула, — зашумели тамплиеры.
— Если сюда придут монгольские черти, они найдут слуг Христа готовыми к бою, — поддержали их братья Ордена Святого Иоанна Иерусалимского.
— Но в рядах монголов много армян и греков, — возразил князь Антиохии Боумэнд VI. — Они горят желанием освободить гроб Господень.
— О чем ты говоришь, доблестный Боумэнд? — рассмеялись тамплиеры. — Греки хуже агарян, а армяне уже давно продали душу дьяволу. Разве ты забыл, что они не признают Папу?