Проклятие брачного договора

– Конечно, – обняв Дину за плечи, Борис вывел ее на улицу. – Совсем замерзла? – спросил он и затянул потуже шарф под капюшоном ее пуховика. – Ничего, сейчас в машину сядем, я печку на полную мощность включу.

Следователь подозвал полицейского, и тот принес лист бумаги, заботливо убранный в прозрачный пластиковый файл, словно был современным офисным документом, а не трехсотлетней реликвией. Древняя вязь слов, казавшаяся сказочным заклинанием, а на самом деле содержавшая перечень обязанностей мужа по отношению к жене, цветочный орнамент по бокам, желтоватая бумага… все это Дина уже видела, пусть и мельком, в вагоне поезда, где и началась вся эта история. Борис же смотрел внимательно, с нескрываемым интересом.

– И вот из-за этого можно совершить три убийства? – спросил он с легким недоумением в голосе. – Мне не понять, честно.

– Мы ведь поможем этому старику из Череповца? – спросила у Посадского Дина и прижалась к нему, чтобы хоть немного согреться. А может, ей просто приятно было прижиматься к нему просто так.

– Конечно. Когда расследование закончится, мы найдем этого Константина Яковлевича и поможем ему продать его реликвию, и найдем ему хороший частный пансионат, и проведывать обязательно будем. Думаю, Павел Попов был бы этому очень рад – знать, что старик не брошен. Вот что, поедем-ка домой, а то ты совсем замерзла. Или нам еще показания давать, а, Владимир Николаевич?

– Поезжайте, – махнул рукой следователь, – завтра придете с утра в отделение, запишем мы ваши показания. Куда вы денетесь?

С крыльца дома двое полицейских свели Веню в наручниках. Тот, матерился на чем свет стоит, то и дело сплевывая.

– Я один во всем виноват! – заорал он, поравнявшись с тем пятачком мокрой дорожки, на котором стояли Дина и Борис. – Я один, Ленка́ не трожьте. Беременная она.

Третий полицейский вел под руку Лену. Понурившись, она практически висела у него на руках, мелко-мелко перебирая ногами.

– Это из-за меня, из-за меня все, – прошептала она, проходя мимо Дины. – Это Веня хотел как лучше. Дом новый для нас построить хотел. И убил ради этого. И я ради этого убила. Старика убила, потому что он догадался обо всем и захотел Веню полиции сдать.

– Что с ней будет? – спросила Дина у Бекетова перед тем, как сесть в машину. Больше всего она мечтала оказаться внутри, перед работающей печкой, потому что льдинки внутри, казалось, звенели, сталкиваясь друг о друга, но и не спросить не могла. Жалко ей было Лену, хоть та и оказалась убийцей.

Бекетов пожал плечами:

– Суд решит. Да не расстраивайтесь вы так, Дина Михайловна. Так бывает, что люди из самых лучших побуждений портят себе жизнь. Окончательно и бесповоротно. В поисках лучшей жизни нельзя заходить за черту. За ней уже ничего нет. И возврата нет, в первую очередь к себе прежнему. А вы езжайте домой, отогревайтесь. До завтра.

Борис захлопнул за Диной дверь, обежал машину, залез на водительское сиденье, завел мотор, поколдовал над печкой, чтобы теплый воздух дул Дине и в ноги, и в лицо. Она зажмурилась под его потоками, как кот на солнцепеке.

– Подожди, я сейчас, – услышала она и распахнула глаза. Борис вышел из машины и подошел к стоящему у калитки Максу. Дина чуть приспустила стекло, потому что ей надо было ЭТО услышать.

– У тебя был прекрасный шанс за все мне отомстить, – негромко сказал Борис. – За то, что я тебя уволил, за то, что я, с твоей точки зрения, мажор и счастливчик, несправедливо одаренный судьбой. За то, что у тебя так и не получилось стать партнером фирмы. Сегодня у тебя был шанс, Макс. И знаешь, что? – Он немного помолчал, и Максим Головачев тоже не произносил ни слова, ковыряя носком ботинка талый снег и черную, грязную землю под ним. – Я чертовски рад, что ты этого не сделал.

– Ты рад, что я оказался меньшим подонком, чем ты меня представлял? – Максим горько усмехнулся краешком губ. Лицо его сейчас было похоже на театральную маску, старую, потрескавшуюся и страшную маску, которую долго не снимали с гвоздя, на котором она висела. – Представляешь, я тоже этому рад. А еще я рад, что долгое время ошибался, искренне считая, что тебя ненавижу. Вот просто просыпался по ночам и растравливал эту ненависть внутри, мечтая о том, чтобы ты упал в грязь и ползал в ней, воя и скуля. Я придумывал для тебя сто сорок три несчастья, после которых я смог бы наконец от тебя освободиться. И только сегодня я понял, что нет никакой ненависти. И твои успех и удачливость не имеют больше никакого значения. Я освободился от тебя, Посадский.

– Ты меня спас.

Макс отрицательно покачал головой:

– Я спас себя. И ты даже не представляешь, какое это облегчение больше тебя не ненавидеть.

Он повернулся и, сутулясь, побрел к своей машине. Поглядев ему вслед, Борис сел в автомобиль, захлопнул дверь, неверными руками пристегнул ремень безопасности и с некоторым усилием посмотрел на Дину.