Проклятие для Обреченного

Мне еще очень трудно ходить, но сидеть и выжидать не могу. Шарю вокруг. Здесь ничего нет, кроме больших кусков льда.

Моя дикая северная кошка не похоронила меня? Ждала… чего?

Натыкаюсь на дверь, но та, похоже, заперта снаружи. Не знаю, зачем запирать мертвеца, вряд ли чтобы не сбежал. Или меня хотели похитить?

Сжимаю в кулак стальную руку и бью в дверь. Та с грохотом слетает с петель, падет у противоположной стены.

Кажется, для мертвеца я весьма неплохо себя чувствую.

Это точно Красный шип, узнает его коридоры. Но что происходит снаружи?

Быстрее с каждым шагом. Увереннее с каждым шагом. Да я таким сильным себя никогда не чувствовал. Кажется, что готов горы свернуть.

Впереди маячит светлое мятно – и звуки битву становятся громче.

Выскакиваю на каменную галерею. Влево и вправо от нее – лестницы вниз, во двор. И во дворе идет отчаянная рубка. Халларны и северяне стоят спиной к спине в самом центре, а на них со всех сторон наседают одержимые – кто с оружием, кто так, довольствуясь собственными зубами и кулаками. Северян-защитников гораздо больше халларнов, и их лица мне не знакомы. Откуда они?

У защитников замка нет никаких шансов. Они дорого продают свои жизни, но численный перевес на стороне противника. И большой перевес.

Одним прыжком перемахиваю через парапет и приземляюсь во дворе. Я меня нет оружия, но оно мне и не нужно. Во мне что-то изменилось, и изменилось сильно. Я больше не чувствую давления постоянной злобы, не вижу кровавых образов, не слышу шепота, призывающего убивать. Есть только какая-то уверенность, что все будет хорошо.

На меня обращают внимание и атакуют. Слаженно, не мешая друг другу, с разных сторон. Отбрасываю всех легким взмахом руки. Жаль, что от метки их уже не избавить, но легкую и быструю смерть я подарить им могу.

Дальше, к своим людям.

Надо видеть выражения их лиц – смесь благоговейного ужаса и едва сдерживаемого триумфа.

Мы методично зачищаем двор, затем поднимаемся на стену, одну за одной сбрасываем стоящие там лестницы. Вдали, в небе, точно чего-то опасаясь, кружатся два дракона.

— Все вопросы потом, - обрубаю сразу, когда натиск осаждающих становится немного слабее. – Что здесь происходит? Где моя жена?

— Госпожа в крыле для прислуги, выхаживает раненых.

Меня быстро вводят в курс дела. У нас явные проблемы. Та пара драконов - не наша, выжидают удобного момента, чтобы атаковать. Но побаиваются, потому что у нас есть пушки. Правда, их боезапас почти на исходе.

— Откуда пушки?

— Трофеи. – Говорит бритый на лысо северянин. – Отбили на Тине. Ты меня не знаешь, генерал, не смотри с таким подозрением. Мы делаем огромную ошибку, помогая вам, но появление среди нас одержимых временно сместило нашу ненависть. Мы сначала убьем их, потом вернемся к вам.

— Благодарю.

И мне совершенно несложно склонить перед ним голову. Не знаю, смог бы я на их месте поступиться принципами и правом мести, чтобы в одной битве объединиться с ненавистным врагом.

— Разве ты не должен быть мертв? – интересуется северянин.

— Я и был мертв. Но вы тут без меня плохо справлялись. Боги расстроились и послали меня показать вам, за какое место надо держать топор.

Северянин глухо смеется – и на стены начинается новая атака.

Позже, отбив очередную волну, мы можем немного передохнуть. Но я спешу прочь, спешу увидеть Дэми.

Сейчас даже кажется, что когда все закончится, я – тот еще безбожник – поблагодарю богов за то, что дали мне сдохнуть. Дали перейти за грань именно тогда и именно так – глядя на то, как моя маленькая, но отчаянно храбрая дикая кошка смотрит на меня без злобы и ненависти.

До сих пор помню ее полные слез глаза.

Ее тихий голос.

Как глотала слезы и просила меня – ее врага на всю жизнь – не умирать.

Я проглатываю едкий дым и, перебираясь через каменный обвал, быстро иду дальше.

В крыле для прислуги жарко, натоплено и людно. Здесь собрались женщины, дети, старики, а еще раненые – много раненых. И снова очень много северян. Сколько же сотен их пришло? Как будто со всей округи.

Кто-то наверняка узнает меня, потому что над головами раздается сдавленный стон, и я замечаю пару рук, осеняющих себя какими-то знаками. Наверняка защищаются от призраков. Хотя, судя по происходящему, лучше бы им перестать бояться покойников и начать переживать за происходящее снаружи.

И смешно, и грустно, но весь мой воинский опыт подсказывает, что у нас не так много шансом дожить до утра.

Свою жену я вижу почти сразу. Стоит возле деревянной бадьи и моет руки. Ее платье, ее передник, даже лицо и волосы – все забрызгано кровью, испачкано сажей.

Она такая… очень хрупкая.

Почему раньше не замечал?

Понимал, что сильная и смелая, и что всегда упрямо смотрит в глаза, но как-то не видел за всем этим маленькую хрупкую женщину, которая тащит на своих плечах больше, чем может вынести любой здоровый мужик.

Тащит – и не ноет.

Потому что сильная.

Потому что не привыкла ломаться.

Мне руки ломит где-то в локтях – так хочется сгрести ее в охапку, прижать к себе и напомнить, что мы с ней – одно целое.

Что ее голос вывел меня из Тени.