Проклятие для ведьмы

Ларий помог Мариже подняться с земли, хотя его самого при этом пошатывало. Девушка увидела всю страшную картину разорения, постигшего их деревню. Ни одного уцелевшего жилища в Висле больше не осталось. Колдовской огонь был так страшен, что даже не пожалел камней, а уж раствор, их скрепляющий, был вовсе выжжен дотла. Вместо беленых каменных домов здесь теперь стояли порушенные и почерневшие от копоти, рассыпающиеся от легчайшего прикосновения руины.

Марижа старалась справиться с нахлынувшей дурнотой. В глазах все кружилось, в ушах грохотало… Спустя некоторое время зрение прояснилось и кровь перестала как бешеная шуметь в голове. Тогда девушка рассмотрела других людей. То тут, то там они появлялись побитые и покалеченные. Она осмотрела Лария.

– Как ты, милый? – спросила она, стараясь сосредоточиться на том, что Ларий жив и рядом с ней. Марижа гнала от себя все страшные и непрошенные мысли, предпочитая разобраться с ними позже.

– Живой, – односложно ответил он. Ларий в свою очередь также внимательно оглядел Марижу и, к вящему облегчению, не обнаружил у нее никаких повреждений кроме шишки на голове. – Ты в порядке?

– Да, – ответила она и тут же почувствовала горячую слезинку, побежавшую по щеке.

Ларий тут же крепко прижал девушку к себе и зарылся лицом в ее волосы. Он терпеливо ждал, пока она выплачется, но вся его душа содрогалась вместе с Марижей. Когда она подуспокоилась и вытерла припухшее от слез лицо, он непроизвольно восхитился ее красотой и нежностью. Ларий в который раз за последний год возблагодарил Торпа за то, что ему досталась такая невеста, и трижды возблагодарил Бога за то, что девушка, так же как и он, пережила эту ночь.

Дом Марижи стоял неподалеку. Точнее его обугленные стены. Девушка, глянув в его сторону, отстранилась от Лария и, будто деревянная, направилась под сень отчего дома. Она не нашла там ничего кроме разрухи, и ей вдруг стало казаться, что пожар подчистую вылизал не только их крепкое пристанище, но и всю ее душу, оставив там лишь черную копоть безнадежности.

– Батюшка! Матушка! Братик! – звала она, сотрясаясь от рыданий. Колдовской огонь не оставил от них никаких следов. Словно призрак Марижа стояла в разрушенной кухне и смотрела на мертвые камни. Она пыталась вспомнить, как все здесь было прежде. Под ногами у нее хрустела зола. На месте подвала зияла черная дыра – колдовской огонь пробрался и туда, уничтожив все подчистую. Ей даже взять из дома было нечего, только и оставалось утешаться воспоминаниями. Она глянула на свой сарафан – любимые руки матери вложили в него неисчерпаемый запас теплоты и нежности. Вот та память, что будет у нее всегда.

– Пойдем, Марижа, – взял ее за руку Ларий.

– А твой дом? Твои родные? – спросила Марижа, повернувшись к нему.

– Их больше нет, – ответил он, глядя ей прямо в глаза. – Никого не осталось.

Марижа обняла его, деля общее горя напополам. И сказала, глотая слезы:

– Мы есть друг у друга. Это самый великий дар.

В ответ он поцеловал ее горько-соленым поцелуем, в котором умерла старая надежда, но зародилась новая, еще совсем робкая и несмелая.

Рука об руку вышли они из обгорелых развалин, и пошли вдоль улицы. Марижа старалась не смотреть на мертвые лица знакомых людей, глядящие на нее из-под завалов и золы. Она сосредоточилась на группке уцелевших селян, что собрались неподалеку от реки. Марижа хотела поскорее увидеть их, порадоваться, что жив еще кто-то. В ней жила надежда, что кто-нибудь из родных все же спасся, или, может, их кто-то видел.

Около берега собрались те, кто мог самостоятельно передвигаться, но не было никого без следов насилия, учиненного ведьмами. Какими глупыми они были, вдруг подумала Марижа с неожиданной вспышкой гнева. Как могли жить столь беспечно, прекрасно зная, что все случившееся вчера в Висле, происходило изо дня в день в других деревнях! Она сжала зубы и постаралась перебороть злость. Сейчас было не самое лучшее время для запоздалых сожалений.

Марижа прислушалась к разговорам. Над кучкой селян предводительствовала жена старосты – Ладния:

– Мы похороним всех мертвых – поступим по-людски, а потом каждый пойдет своей дорогой, ничем больше не связанный. А сейчас на нас долг памяти лежит!

Полноватая, всегда жизнерадостная и очень деятельная Ладния сейчас походила на скрученный осенний лист, оторванный от родного дерева. Она изо всех сил старалась не показывать своей боли по потерянному мужу и мертвым сыновьям и со всевозможным старанием взялась командовать над теми, кто остался в живых. А осталось их не более полутора десятков, если считать тех людей, что могли работать. К тому же почти все были женщинами – только троих мужиков оставили им ведьмы. Еще было столько же увечных и немногим меньше тех, кому до вечера дожить было не суждено. А ведь в Висле жило около полутора сотен крестьян!

Ее предложение не нашло ярых сторонников. Все люди стояли как пришибленные, каждый варился в собственном котле страданий.