Проклятие дня

Помедлив, медведь толкает своей огромной башкой мою руку, и я съеживаюсь. А затем с болью вздыхаю. И снова всхлипываю.

– Это ты? – Собственный голос замирает в горле, и плечи бессильно опускаются. – Ты?

Бам. Огромная мохнатая башка ударяет меня в бедро. Бам – еще раз. А затем мокрый нос тычется в запястье, и я вижу, как большой, толстый, розовый с темными пятнами язык показывается из пасти и касается моих пальцев. Горячо и щекотно!

– Бьорн… – Все еще не верю я. – Бьорн!

Кладу дрожащую ладонь на его могучий лоб и шумно выдыхаю. Мне казалось, что он порвет меня, если сделать это. Но это не просто хищник, это мой Бьорн. Ведь так? Я же не схожу с ума?

– Но как? Как… – Произношу.

Провожу пальцами от макушки его головы почти до кончика носа, и медведь вскидывает на меня взгляд – дикий, испуганный, злой… преданный. И я до крови закусываю нижнюю губу. «Не может быть! Не может быть!»

– Ты нашел меня. – Шепчу я. Осторожно дотрагиваюсь до грубой шерсти под его правым глазом и нежно веду пальцами к щеке. Мягко касаюсь подушечками пальцев рваного шрама и всхлипываю, видя, как он прикрывает глаза: не то от боли, не то от блаженства. – Ты меня нашел.

Медведь со стоном трясет головой, и я втягиваю голову в плечи. Наверное, ему было больно? Наверное, он не хочет, чтобы его касались руки монстра?

Но животное снова опускает голову и бьет меня лбом в бедро.

«Гладь», – значит этот жест.

Или я могу ошибаться.

Несмотря на страх, поднимаю руку и кладу ладонь между его ушей. Мишка закрывает глаза, как довольный пес, вытягивает вперед шею и выгибает спину.

– Прости, – говорю я, поглаживая его голову. – Прости, что все так.

Пальцы тонут в плотной шерсти, не доставая до кожи. Все-таки, он огромен настолько, что внушает ужас, и даже гладить его – не то же самое, что гладить собаку. Постоянно ждешь какого-то подвоха: от каждого вдоха и выдоха, от каждого неосторожно движения, даже от тряски ушами.

– Я знаю, зачем ты пришел. – Мне хочется плакать. Медведь фыркает, и я похлопываю его по щеке. – Знаю. – Он издает такой звук, с которым заводится двигатель, но я не отдергиваю руку. – Сделай это, и тебе станет легче. Это твоя природа: убивать таких, как я. Давай. Убей меня, Бьорн.

Я опускаюсь на колени и склоняю голову.

– Ну же.

От его шумного дыхания по коже бегут мурашки. Медведь утыкается твердым носом в мою макушку и тянет ноздрями запах моих волос. Еще и еще. Меня затапливает страхом и теплом его дыхания.

Я закрываю глаза, представляя, как огромные зубы вонзятся в мой череп, как длинные когти разорвут мое тело на куски, как тяжелые лапы сломают ребра и раздробят внутренности. Я готовлюсь встретить смерть, но… она не приходит.

Вместо этого раздается гортанный вопль.

Я открываю глаза и сдуваю волосы, свисающие на лоб. Поднимаю взгляд. Повсюду деревья, между листьями просвечивает синее небо, все звуки затихли. И только здоровенная махина, искривившись от боли, смотрит на меня и дышит тяжело. Его лапы подкашиваются, и он падает на траву.

– Бьорн! – Я хочу сделать шаг и приблизиться, но медведь разевает огромный зев и издает вибрирующий рев.

Затем еще один, а затем беспомощный хрип.

– Что такое? – Отшатываюсь назад. – Что?

Покачнув головой, он отползает назад. Упирает лапы в землю, опускает взгляд и, покачнувшись, валится на бок.

– Бьорн! – Я бросаюсь к нему, но меня останавливает устрашающий вопль: смесь рычания зверя и человеческого голоса. Мое сердце сжимается от тревоги.

И повалившись на бок, животное начинает сотрясаться в конвульсиях. Трясется, прижав лапы с чудовищными когтями к морде, стонет и хрипит. Пытается ползти в противоположную от меня сторону, рвет лапами землю, встряхивает головой, дергается всем телом, скулит.

– Чем мне помочь? – Прижимаю руки к груди.

И в следующую секунду из пасти медведя начинает идти пена. Страшные когти вонзаются в корни трав, лапы вытягиваются, а плечи поднимаются. Я вскрикиваю, понимая, что он умирает, и начинаю пятиться назад. Останавливаюсь, видя его мучения, и делаю нерешительный шаг вперед, но медведь вновь останавливает меня низким гортанным звуком.

А в следующее мгновение мои ноги подкашиваются – потому что я вижу, как с него вместе с кожей слезает шерсть.

Слышится хруст костей и неприятное хлюпанье: медвежий череп, крошась, просто отпадает от тела, оставляя под собой окровавленное месиво, начинающее приобретать человеческие черты. Шерсть отлетает склизкими лохмотьями, и под ней рождаются человеческие конечности, буквально на глазах обрастающие светлой кожей.

Во всем этом безумстве из ломающихся костей и создающихся заново хрящей, мышц и кожи я узнаю очертания Бьорна – его крепкие бедра, широкую спину, мощные плечи, длинные светлые волосы, и в ошеломлении бросаюсь к нему.

– Нея, – хрипит он, упираясь руками в землю.

Его покачивает.