Проклятие древних жилищ<br />(Романы, рассказы)

Больше трудностей вызывал господин Ипполит Борнав. Старый холостяк, каких французы обычно именуют «молодящийся красавчик». Всегда был тщательно выбрит. Тонкую ниточку усов обильно смазывал венгерской помадой. Одевался по последней моде, а лакированные туфли сверкали, как зеркала. Его истинное положение в конторе было трудно определить. Он не был клерком и, хотя учился праву, не стремился в нотариусы. Полагаю, он был юридическим советником, поскольку господин Брис редко принимал решение без предварительной консультации с ним. Всегда был вежлив, но у меня сложилось ощущение, что по натуре он насмешник. Он жил в Гелдмунте в богато обставленной квартире и никого у себя не принимал. Мадемуазель Валентина могла десять раз на дню входить в контору, и он десять раз вставал со стула и грациозно приветствовал ее, хотя лицо едва скрывало насмешку, что заставляло мадемуазель Валентину кипеть от внутренней ярости. Она никогда с ним не здоровалась, а вздергивала острый нос и принюхивалась, словно собака перед миской с едой.

Самого старого из служащих она превратила в настоящего мученика. Речь идет о Батисте Тиютсшевере, которого хозяин называл «Тиест», а остальные величали «Тюит». Он сидел в закутке и с утра до вечера занимался написанием актов и пополнением досье. Мадемуазель Валентина обращалась с ним, как с рабом, заставляла мыть коридор и лестницу, рубить дрова, таскать из подвала уголь и выполнять другие работы, унизительные для клерка. Бедный тип получал мизерную оплату, и если нотариус не повышал ему зарплату, то только потому, что его дочь противилась этому. Позже я узнал, что Тюит отсидел небольшой срок за мелкую кражу почтовых марок в одной фирме, где был курьером, и до сих пор ощущал последствия старого правонарушения. Он был уверен, что из-за этого он не мог найти лучшей работы.

Первые недели после моего назначения младшим клерком строгая дочь хозяина совершенно игнорировала меня. Словно я для нее не существовал. Это продолжалось до того дня, когда мною буквально овладел дьявол.

Она вошла в контору, где я находился вместе с господином Хаентьесом, который стоял у окна и смотрел на улицу. Вдруг я заметил медную коробку с нюхательной смесью, принадлежащую старшему клерку.

— Вы позволите сделать одну понюшку? — громко спросил я.

— Послушайте… что я могу сказать, — начал заикаться бедняга, — конечно, Хилдувард, пользуйтесь.

Мадемуазель Валентина повернулась и уставилась на меня, выпучив глаза.

Я взял коробку и втянул носом коричневый порошок.

— Хорошо пахнет, — сказал я, протянул ей коробку и сказал по-французски: — К вашим услугам, мадемуазель.

Она от изумления раскрыла рот. Ей понадобилась несколько минут, чтобы обрести дар речи.

— Наглый тип! — вскричала она. — Я пожалуюсь папе!

Она захлопнула за собой дверь с такой силой, что бронзовая защелка соскочила с петли.

Господин Брис не сделал мне ни малейшего замечания, но несколько дней не решался глянуть мне в лицо. Когда я рассказал об инциденте тетушке Аспазии, то впервые услышал, как она смеется.

— Ты предложил понюшку Валентине Брис! — воскликнула она. — Мальчик мой, это правда? Ну-ка расскажи мне снова и с самого начала. Никогда не слышала ничего подобного.

С тех пор я стал полным ничтожеством в глазах мадемуазель Валентины. Она обвиняла меня в том, что я мокрой обувью пачкаю мрамор, запрещала мне выходить в сад, иногда исподтишка грозила кулаком. Я пересказывал все своей тетушке, которая слушала меня с чуть извращенным удовольствием. Однажды, когда молодая мегера крикнула мне с верха лестницы, что я приношу в дом моль, гнездящуюся в моем старом пальто, тетушка купила мне за невероятные деньги английский плащ, какие в те времена носила лишь золотая молодежь.

А когда несколько дней подряд уличные мальчишки дергали за звонок, мадемуазель Валентина уверяла всех, что автором этих проделок был я и никто другой.

— Послушай, Вард, признай, что это ты, — умоляла меня тетушка.

— Конечно, это я, — солгал я.

И тетушка подарила мне два франка, но посоветовала не продолжать эти игры или возобновить их позже.

Однако никто не бывал так разъярен, как моя тетушка, когда в дверь звонили и убегали…