Проклятие древних жилищ

— Позвольте провести вас. Осторожно, здесь две ступеньки…

Кухня, куда она провела ночного гостя, была бедной, но чистой. Красная плитка сверкала, а в алькове притягательно белела постель.

— Ведь чисто? — с гордостью заметила она. Потом повернулась к гостю и ворчливо продолжила: — Значит, пристаешь к женщинам на улице, маленький злюка?

Мужчина что-то промычал, не отводя взгляда от двери.

— Пива или можжевеловки?

— Пива!

— Хорошо! И я выпью капельку!

Она направилась к игрушечному шкафчику и достала две кружки из синей керамики. В углу, накрытый мокрой тряпкой, стоял бочонок и ронял капли пива в большой фаянсовый сосуд.

— Пиво от Дьюкреса, — объявила она. — Вам должно понравиться!

— Хорошо, — проворчал он. — Иногда я его пью.

Они стукнулись кружками.

Женщина зажгла лампу с плоским фитилем, которая едва освещала стол с кружками.

— Вы хорошо устроились, — вежливо сообщил мужчина.

Пульхерия Мейре любила внимательное отношение к себе, которого давно лишилась.

— Мой дом хотя и маленький, но это — хозяйский дом. Старик Минюс отделил его от собственного владения неизвестно зачем и сдал в аренду.

— Минюс… — повторил полночный гость.

— Да, старый барон с улицы Королька. Если проделать дыру в этой стене, можно сразу попасть к нему на кухни.

Она весело рассмеялась:

— Готова побиться об заклад, что там найдется побольше выпить и поесть. Еще пива? Я бы приняла еще капельку.

Она вернулась к бочонку и принялась наливать пиво, низко опустив кружку, чтобы было побольше пены. Когда она наклонилась, ее длинный синий шарф развязался.

Внезапно удавка стала давить, давить…

Пульхерия Мейре попыталась вздохнуть. Она не была очень сильной и почти без сопротивления опустилась на пол. Лампа опрокинулась, и зеленое пламя побежало вдоль промасленного асбестового фитиля. Петли пронзительно взвизгнули, когда дверь закрылась. Потревоженная во сне курица встряхнулась и едва слышно закудахтала. Во тьме сцепились два кота, издавая воинственные вопли. Куранты на Башне отсчитали двенадцать ударов в момент, когда сторож Дьерик с помощью рожка поднял тревогу, увидев, как высокое пламя поднялось над крышей старого дома.

* * *

— Пришла беда — открывай ворота, беды творятся прямо по соседству, — хныкал комиссар Сандерс. — Пожар и труп! Я вопрошаю себя…

— Не совершилось ли двойное преступление, — закончил Портхалс. — Возможно. Все случилось в три этапа, если верить моралистам, но останков Пульхерии Мейре недостаточно, чтобы доказать это. Не стоит вешать на шею еще одно преступление.

— Это я и хотел сказать, — кивнул комиссар Сандерс. В его голосе слышались слезливые нотки. — Но повторяю вам, Портхалс, в воздухе пахнет чем-то дурным, как во времена эпидемий.

Сторож Дьерик, стоявший на часах, просунул свою овечью голову в приоткрытую дверь.

— Доктор Сантерикс желает вас видеть!

Сандерс вздохнул:

— Если и есть что-то подозрительное в деле Пульхерии Мейре, этот проклятый Сантерикс обязательно отыщет это.

И действительно, доктор отыскал.

— Передал мой отчет королевскому прокурору, — сообщил он, — женщина Пульхерия Мейре была задушена.

— Ба! — возмущенно воскликнул Портхалс. — От нее осталось всего несколько горстей пепла.

— Шейные позвонки сломаны, — возразил доктор. — Петля виселицы лучше бы не сработала!

— Третье! — вздохнул Сандерс. — Почему до отставки еще далеко!

Тонким и сжатым почерком он принялся заполнять листки бумаги в клеточку, которые по мере заполнения передавал помощнику. Один из полицейских принес лампу. Двое полицейских продолжали заполнять страницы, когда уже зажглись окна кафе «Зеркало».

— Прощай, счастливая жизнь! — проворчал Сандерс, потирая сведенные судорогой руки.

— Попади мне в руки этот сучий сын, который устроил нам все это, — прошипел Портхалс, — я бы перехватил работу у палача!

V

Господин Теодюль некоторое время прислушивался к шумам, доносившимся с улицы. Шаги господина Баэса быстро стихали, и только царапанье его трости по бордюрному камню тротуара слышалось еще несколько секунд.

Теодюль зажег в гостиной капитана Судана все свечи, стоявшие в канделябрах, и уселся в кресло.

Красная книга лежала на столе на расстоянии протянутой руки, и Нотте торжественно возложил на нее ладонь.