Проклятие двух Мадонн

Единственным местом в доме, где Настасья ощущала себя почти спокойно, был Музыкальный салон, и матушка, смирившись со странным капризом больной, дозволила проводить там долгие часы. Настасья лежала на специально принесенном в комнату диванчике, разглядывая тени на полу, наблюдая за танцем пылинок в узком потоке солнечного света, которому удавалось пробиться сквозь плотные занавеси, и снова и снова думала о произошедшем.

Ей не поверили, ни маменька, ни отец… решили, будто Настасья больна, и заперли в доме, стыдливо укрывая недуг от посторонних глаз. Поначалу за ней следили, видимо, опасаясь того, что болезнь подтолкнет к преступлению… ножи, ножницы, иглы… даже кисти и те прятались.

Маменька опасалась за Лизоньку, нежную и впечатлительную, маменька обвиняла отца… в чем – Настасья не очень поняла, да и подслушанный ненароком разговор прошел как бы мимо сознания, в котором нечаянной обидой жила одна-единственная мысль: за что? Ревность? Желание занять Настасьино место, потеснить, убрать с пути, убить… или объявить душевнобольной.

Нет, никто в доме не осмеливался произносить сего слова вслух, но ведь Настасья не ослепла, она видела испуганные глаза горничных, и ту преувеличенную заботу врача, призванную укрыть профессиональный интерес, и быстрые, скомканные визиты маменьки, которая, несмотря на вежливость, старалась держаться от дочери подальше.

Больно и страшно. Только здесь, в чуть пыльном сумраке салона, под присмотром двух «Мадонн», возможен покой. Беатриче де Сильверо глядит с участием и пониманием… какой глупец ее назвал Гневливой? Жертвенная. Своей рукою сердце на алтарь, то ли для того, чтобы избавиться от боли, то ли чтобы угодить другим.

Катарина же… опасна, лживы слезы в глазах ее, и роза в руках мертва. Отчего раньше никто не заметил это иссохшее золото лепестков с вычерненными смертью краями? И улыбку в уголках губ? И то, как прям и ясен взгляд… Мадонна омута, Обманчивая Дева…

Но скажи, и не поверят, правда, и возражать не станут… милосердие к больным. А Настасья здорова, раны на руках зажили, оставив белые пятнышки шрамов, еще бы вырваться из мутных опиумных снов и темноты, в которой ее прячут, словно постыдную тайну.

Отвар приносит иногда маменька, иногда горничная, но всякий раз ждут, пока Настасья выпьет… обмануть, но как? Или просто отказаться? Отца попросить, он против подобного лечения, Настасья сама слышала что-то про привязанность и курильни…