Проклятие двух Мадонн

– Ну, фамилию не знаю, а вот имя да, Александра. Взял и завещал, семейство в полном ауте. Все ждали, что Игорю или Таньке, любимчики же, а он взял… и ей. – Любаша хихикнула и тут же поспешила оправдаться. – Я в норме, просто смешно это, годами грызть друг друга, бороться за место под солнцем, и тут все счастье другому, так что, Лев Грозный, ждите, скоро у вас еще один труп появится.

Левушка вздохнул, о завещании ему не сказали. Петр снова не счел нужным поставить в известность. Любаша же истолковала молчание по-своему и, натянув тонкое одеяло почти до шеи, спокойно произнесла:

– Если думаешь, что Сашка его грохнула, то зря. Наши, конечно, ухватятся за мысль свалить все на нее, но сам подумай, откуда ей было знать, что Деду в голову взбредет? Мы и то в шоке, чего уже о ней говорить.

– А если она сама спровоцировала?

Любаша помотала головой.

– Вряд ли. Деда сложно было заставить сделать то, чего ему не хотелось. Понимаешь, он привык других использовать, но чтобы использовали его… умный же, всех просчитывал, а в любовь с первого взгляда я не верю.

– Зря. – Левушка ляпнул и почувствовал, что снова краснеет. Отчего-то в Любашиной компании он краснел особенно часто. И глупости тоже часто говорил.

Та мотнула головой и сказала:

– Ты – чудо, а Дед чудовищем был, настоящим чудовищем. Понимаешь, он считал, что раз деньги дает, содержит, то и право имеет диктовать, кому и как жить. Наши слушались, и я тоже сперва… а потом вдруг до того тошно стало, будто живешь по чужому расписанию, вот и взбрыкнула, назло ему в модели пошла, знала, что взбесится. И что модели из меня не выйдет… а теперь вот… получилось, что уже и никуда. Для моделей старая, а другого чего из меня не вышло… только и оставалось, что покаяться, признать неправоту и попросить о прощении. Он простил бы, он любил прощать.

Левушка сжал худую Любашину ладонь, слушать ее было странно и не совсем понятно, ну да, на него в свое время тоже давили, требовали, убеждали выбрать другую профессию, но потом смирились, пускай даже родители и не гордятся тем фактом, что сын – участковый, но и недовольство свое при себе держат.

– Вот и Машка, думаю, тоже назло Деду феминисткой заделалась. А Танька терпела… Игорь тоже, ему больше всех доставалось, а он все слушал и выполнял, теперь получается, что награда – чужие деньги сторожить. Смешно. – Любаша ладонями вытерла лицо, будто пытаясь убрать раздражение и обиду, поселившиеся на нем. – Нет, ты не подумай, что я завидую. Хотя завидую, конечно, вот просто взять и получить пару миллионов просто за то, что в нужное время познакомилась с нужным человеком… обидно, неправильно как-то, можно было ведь иначе, а то будто мордой в грязь. Только, Лев, он снова всех подставил.

– Иван Степанович?

– Ну а кто еще? Там в завещании оговорка есть, что если она умрет, то деньги Игорю отойдут, а тот даже лучше, чем Дед, деньги давать будет, а в жизнь лезть не станет, потому как воспитанный…

– Ее попытаются убить.

– Надо же, какая догадливость, – не сдержалась Любаша. – Попытаются, хотя бы для того, чтоб деньги в семье остались, чтоб ей не давать… а Игорь вроде бы как следить должен. Он и будет, он совестливый… но вот настолько ли, чтобы предотвратить убийство… не знаю. Деньги большие.

Словосочетание «большие деньги» уже стояло Левушке поперек горла. Ну да, он прекрасно понимал, что в Любашиных словах есть резон, и немалый. Но очень уж подло это все выглядело, и по отношению к Александре, осчастливленной внезапным наследством, и по отношению к Бехтериным, этого наследства лишившимся. Откровенная провокация, грязная, но Левушка не сомневался, что действенная.

А про кокаин он так и не узнал. Любаша сказала, что понятия не имеет о кокаине, но вот только можно ли было ей верить… Левушке очень хотелось, но призрак «больших денег» странным образом повлиял и на его собственное мировосприятие, исказив, отравив сомнениями.

Сомневаться в Любаше было неприятно.

На сей раз болела Настасья долго, мучимая не столько ожогами, сколько ночными кошмарами, от которых не спасали даже выписанные доктором опиумные капли. Они приглушали сны, размывая краски, притупляя остроту ощущений, но вместе с тем не позволяли вырваться, вытаскивая страхи в явь, наполняя мир шорохами и тенями.